Unknown
Шрифт:
«друг» свалился в штопор. Он точно загорелся при ударе о землю, и летчик оставался
внутри.
Пэт помолчал. Его, как и остальных, грызла одна мысль: кто же находился в том
«Гладиаторе», который разрезали очередями? И спасся ли второй, или он так и останется
навсегда пропавшим без вести?
— Продолжай, — настаивал командир.
Пэт тряхнул головой, отгоняя лишние мысли, и заговорил снова:
— После первого сбитого мне пришлось иметь дело сразу с тремя. Они находились
Но, честно сказать, тут ничего путного не вышло — они ушли от меня на низкой высоте.
Я собирался уже возвращаться домой, когда снизу меня атаковал C.R.42. Вот на сей раз
мне удалось влепить короткую очередь ему в хвост, после чего он просто рухнул на землю
— кулем. Не знаю, на что он рассчитывал.
— Парашют? — спросил Данн.
Пэт покачал головой:
— Итальянец не бросил свой самолет. Может, не успел, может, рассчитывал посадить.
— Кто это видел? — снова спросил Данн.
— Я, — старший лейтенант Грэм подал голос. — Я находился рядом и подтверждаю. Мы
возвращались втроем — Пэт, я и Линнард.
— Хорошо, — сказал Данн. Он не делал заметок — запоминал все со слуха и потом уже
писал свои отчеты. Потому что все описанные его товарищами схватки так и стояли у
него перед глазами.
И еще эта неотступная мысль: кто погиб, а кто, может быть, еще вернется?
9 августа 1940 года, 17 часов, Сиди-Баррани
— Смотрите, кто приехал!..
Лейтенант Эверс-Суинделл выбрался из бронеавтомобиля и, щурясь, остановился на краю
летного поля. К нему уже шли и бежали летчики.
Эверс-Суинделл поискал глазами командира. Тот подошел последним.
«Значит, в том упавшем «Гладиаторе» был Воган», — подумал Данн, но тотчас отогнал
эту мысль. Тревор Мартин Воган погиб. Эверс-Суинделл жив и невредим.
— Рассказывай, что с тобой приключилось, — потребовал командир.
— «Гладиатор» подбили. Черт, он горел, как спичка! Я успел схватить пистолет, бутылку
с водой — и прыгнул. Часа три шел на запад. Потом устал и вырубился. Спал, наверное,
до часу ночи, а проснулся оттого, что кругом туман, и я вымок до нитки. Я выкопал
небольшую ямку и забрался туда. Отсиживался, пока солнце не встало. Примерно в
половине седьмого выбрался и снова пошел... Около трех часов дня заметил на горизонте
три бронеавтомобиля и начал стрелять.
— Неужто они тебя услышали? — прищурился командир.
— Понятия не имею... Следующее, что я помню, — я лежу в тени бронеавтомобиля на
песке. А рядом — ребята из Одиннадцатого гусарского.
Данн перевел взгляд на офицера в «пустынной» форме и яркой пилотке.
— Похоже, джентльмены, вы весьма успешно справляетесь с тем, чтобы
упавших летчиков, — произнес Падди с таким невозмутимым видом, что никто не понял,
шутит он или говорит всерьез.
10 августа 1940 года, 80 километров к югу от Тобрука
Лейтенант Доменико Распини остановил мотоцикл.
— Черт побери! — воскликнул он. — Мадонна и все святые!
По этому набору выражений легко было понять, что лейтенанта обуревали весьма
противоречивые чувства.
Его Двадцать вторая рота Bersaglieri Motociiclisti — мотострелков — патрулировала
область в районе Тобрука.
— Мадонна, это самолет!
Оставалось понять — чей, английский или итальянский. От самой машины мало что
осталось. Это был истребитель-биплан, вот и все, что увидели Доменико и его люди.
Но бипланы и у итальянцев, и у англичан. C.R.42 и «Гладиаторы» даже внешне похожи:
они как будто нарочно созданы уничтожать друг друга.
Доменико Распини вынул револьвер и медленно приблизился к обломкам.
Если летчик еще там, то он наверняка прячется в тени, стараясь найти укрытие от
убийственного солнца, горящего над пустыней.
Но сначала Распини увидел лужу крови.
— Эй, — негромко окликнул лейтенант. — Ты жив? Назовись!
— Итальянец, — послышался едва слышный голос, — хвала небесам...
Больше — ничего. Распини сунул револьвер обратно в кобуру и бросился на голос.
Он увидел, что под крылом искалеченного самолета лежит искалеченный человек. Его
левая нога, как показалось лейтенанту, была почти оторвана разрывной пулей.
— Давай, пей, — Распини сунул ему бутылку с водой.
Человек почти ничего не понимал. Вдруг он поднял глаза и показал на свой самолет:
— Видишь? Грифон!
Распини действительно заметил какой-то значок — видимо, это был символ эскадрильи.
— Маленькая птичка грифон, — повторил пилот. — Английская пуля пробила ему
голову. И я тоже хотел выстрелить себе в голову, потому что паршиво вот так умирать в
пустыне от жажды. Я выпил росы на рассвете — и это все.
— Пей, — повторил лейтенант, — ты не умрешь. Все позади.
— Черт, да мне оставалось двадцать километров до своих, — сказал пилот. — А я валяюсь
тут и подыхаю под своим самолетом.
Распини начал терять терпение:
— Назови свои имя прежде, чем умереть, чтобы мы знали, как отметить могилу.
— Лейтенант Энцо Мартисса.