Unknown
Шрифт:
* * *
Расположившись в покоях, которые король велел для неё приготовить, мадам Иоланда хотела сразу же пойти к нему, чтобы поздравить с новыми успехами и подробнее узнать о новостях. Но ей, чрезвычайно почтительно, сообщили, что с раннего утра его величество уехал поохотиться, и среди прочих приглашённых, с ним отправился граф Менский со своими людьми.
– Что ж, мне очень жаль…
Из всего услышанного мадам Иоланда поняла, что и Филиппа она тоже пока не увидит.
Она спросила, что делает Жанна и можно ли повидать её,
Эта новость герцогиню слегка озадачила. Она уже знала, что близость большого английского воинства заставила Шарля вернуться в Крепи после того, как он, вроде бы, повернул армию на Париж. Но ничто здесь не указывало на подготовку к какому-то сражению. Скорее, наоборот. Король охотился, а в городе жизнь текла своим чередом, медленно и степенно. Так что, если бы не разбитый в предместьях огромный лагерь, чьи повозки, шатры и торчащие в небо осадные машины выстилали поле за стеной, можно было бы подумать о том, что мирная жизнь вернулась уверенно и обстоятельно.
И, тем не менее, Жанна готовилась сражаться.
Лёгкая, непонятная, пока ещё трепещущая, как слабый свечной огонёк, тревога заставила мадам Иоланду вернуться в покои и отослать приехавших с ней фрейлин за новостями и слухами. Ведь остался же здесь кто-то, кого можно расспросить! А сама она, впервые не зная, чем себя занять, подошла к окну и, глядя сквозь него на далёкие, бьющиеся на ветру знамёна, вдруг подумала, что видимо рано расслабилась так благостно.
Она перебирала в уме события последних дней, с горечью осознавая, что совсем в них не вникала, и не может сейчас даже строить какие-то обоснованные предположения, когда слуга доложил о приходе мессира Дю Шастель.
– Как я рада, Танги, что именно ты остался в этом вымершем городе! – с улыбкой повернулась ему навстречу герцогиня. – Сядь, расскажи подробно, что, в конце концов, происходит?! Одни говорят о мире, другие о новом сражении, и у меня сейчас такое чувство, словно я приехала не в Крепи, а снова в чужую страну, где мало что знаю и понимаю!
Танги отстранённо поклонился.
– Я тоже мало что понимаю, мадам. Или понимаю слишком много такого, что понимать не хочу.
– Объяснись. Что ты хочешь этим сказать?
– Не знаю, получится ли… Мои домыслы больше похожи на предчувствия, ваша светлость. Я не смогу что-то конкретно вам объяснить. Но, если эти предчувствия верны, хотя бы отчасти, то дела, что здесь затеваются, не для тех, кто приносил рыцарские клятвы. Во всяком случае, не для меня.
Что-то в тоне Танги заставило тревогу мадам Иоланды разгореться сильнее. Она опустилась на стул и, как прежде властно, почти приказала:
– Сядь и расскажи всё.
Мгновение рыцарь колебался. Потом вздохнул. Придерживая за рукоять меч на боку, встал на одно колено и согнулся так, что не стало видно его лица.
– Прошу извинить меня, ваша светлость. Я здесь, чтобы проститься. Вчера король принял мою отставку, сегодня я уже собрался и, выйдя от вас, сразу уеду к месту новой службы.
– Куда?
Голос мадам Иоланды не дрогнул, хотя
– Господин де Ришемон давно зовёт меня на службу… Возможно, мы с вами больше не увидимся… Мне жаль. Но никакого рассказа не будет. Уезжать, оставляя вам свои сомнения, я не хочу. Его величество сам всё объяснит, и, может быть, вас его объяснения убедят…
– Скажи, Танги, – перебила мадам Иоланда, – если бы я не приехала в Крепи сегодня, ты бы вернулся в Реймс, чтобы проститься со мной?
Спина рыцаря согнулась ещё ниже.
– Мадам… вчера я увидел у короля вашего сына… со свитой… и решил, что теперь могу заехать в Реймс. Я бы не простил себе, если бы не повидался с вами… Но потом… Потом узнал, что ехать никуда не придётся…
– Посмотри на меня, – приказала герцогиня.
Нехотя Дю Шастель поднял голову, но не глаза.
– Почему ты уезжаешь, Танги?
Мадам Иоланда подалась вперед, чтобы дотянуться рукой до его лица. Впервые в жизни она прикасалась к Дю Шастелю так – нежно и заботливо – как прикасается только женщина, переполненная любовью.
– Разве бегство выход?
Дю Шастель горько усмехнулся. Было видно, что всё происходящее даётся ему с трудом. Ладонь герцогини мягко соскользнула с его щеки, и рыцарь встал.
– Я ни за что бы не уехал. Но дело, которое казалось величайшим изо всего, совершённого когда-либо, оборачивается теперь ничтожным балаганным представлением! Меня старались держать подальше ото всех перешёптываний, но долгие годы служения вам научили видеть зорче и дальше. И мне не требуются никакие разъяснения, чтобы понять – от Жанны пытаются избавиться, причем так, чтобы от неё не осталось НИЧЕГО! Вы понимаете, мадам? Ни побед, ни чуда! Поэтому и сражения, к которому она готовится, не будет! Как и любого другого, пока остаётся хоть малейший шанс на ЕЁ победу!
– Может быть, ты что-то не так понял, Танги? – мягко спросила герцогиня. – Всякий мужчина позавидует девушке, стяжавшей мужскую славу. А мы оба знаем, как болезненно Шарль воспринимает любое превосходство.
– Я не завидую ей, – покачал головой Дю Шастель. – Алансон не завидует. Ла Ир, де Ре, Дюнуа… Нет, мадам, сами того не ведая до конца, вы на самом деле вызвали к жизни чудо. Я рыцарь, неплохо разбираюсь в военном деле и не могу не видеть, что Жанна искусный воин. Да, Рене неплохо её подготовил. Но нас всех готовили сражаться, и, тем не менее, мы едва не потеряли Францию! Говорю вам, мадам, Жанна истинная Божья посланница! И, если она сказала: «надо сражаться», значит надо сражаться, а не завидовать!
– Если все побегут, как ты, кто же станет сражаться?
– Я не бегу. У господина Ришемона свои счёты с Бэдфордом, поэтому он не отступит и договариваться не намерен. Рядом с ним я продолжу воевать, как и хочет Жанна.
– И это единственная причина, по которой ты уезжаешь?
– Это причина, которая позволила мне уехать.
Дю Шастель, наконец, решился посмотреть мадам Иоланде в глаза, и она сразу увидела всю боль, которую рыцарь так скрывал.
– Меня давно удерживало при дворе только это наше дело. Я думал, что нужен, хотя бы здесь… Но, как ни горько это признавать, с некоторых пор стало совершенно очевидно, что нужды во мне не испытывает никто. Разве только один мессир де Ришемон.