Уоррен Баффет. Лучший инвестор мира
Шрифт:
Тем временем ошеломленный Уоррен погрузился в пучину текущих дел, как он всегда поступал в моменты кризисов. Вместе с очень расстроенной Астрид он сходил на матч «Небраски» по футболу, который проводился в Линкольне. На следующее утро отправился в Сан-Франциско, где ему сказали, что операцию Сьюзи надо сделать в течение ближайших недель. Врачи давали пятидесятипроцентный прогноз, что она проживет еще пять лет. Значительную часть челюсти и все или почти все зубы придется удалить. Больше месяца после операции ее придется кормить через трубку, которую введут через нос прямо в желудок. Все это время она не сможет разговаривать, операция, возможно, изуродует ее лицо. Сьюзи сказала Уоррену кое-что еще — ей было страшно, что после операции ее начнут пугаться собственные внуки. Было решено, что на следующей неделе она отправится в Нью-Йорк, чтобы получить подтверждение
Вернувшись в Омаху, Уоррен беспрерывно говорил по телефону, играл в бридж в Интернете, работал, обдумывал план своей встречи с издателем Wall Street Journal Карен Эллиот Хаус. У Баффета уже было несколько столкновений с газетой. Все началось в 1992 году со статьи, в которой он был назван «жестким рафинированным парнем под маской общительного оракула». Хаус собиралась приехать — то ли для того, чтобы уладить отношения, то ли затем, чтобы предложить купить оказавшуюся в трудной ситуации газету. Но Уоррен не переставал думать о Сьюзи, упоминая о ней даже в коротких разговорах. В ближайшие месяцы он собирался проводить в Сан-Франциско каждые выходные. Не представляя, чем все это закончится, он старался дать ей то, что она сама дала бы ему, если бы они поменялись местами. «Я был уверен, — говорил он, — что она нуждается в моем присутствии». И, конечно же, он и сам нуждался в ней.
Встреча с Хаус ни к чему не привела. Никто никого не убил, газету Баффет покупать не собирался. До конца недели каждое утро он начинал в «грозовом» настроении — явный признак того, что он плохо спал. В течение дня он оживлялся. Кроме Дебби Боса-нек и еще нескольких человек, никто в Berkshire Hathaway не знал, что происходит.
В ту неделю он редко покидал свой уголок напротив копировальной комнаты и двух кабинетов для хранения документов, проводя большую часть времени в телефонных разговорах со Сьюзи. Вначале она не осознавала всю серьезность предстоящей операции, частью которой могла стать трансплантация костных тканей из ее ноги. Хирурги не знали точно, насколько будет затронута значительная часть лица, но надеялись сохранить язык. Самым страшным для нее было то, что она уже никогда не сможет петь. Она обсудила операцию со своим бывшим зятем Алленом Гринбергом, которому в прошлом не раз приходилось вызывать «скорую помощь» для своего друга, босса и бывшей тещи. Зная, как тяжело Баффет переживает болезнь своей жены, Гринберг ни разу не упомянул о Сьюзи, когда пришел докладывать ему о проектах своего фонда.
Уоррен не хотел много знать о болезни жены, но о том, что ему было известно, он говорил постоянно. «У них команда из пяти человек, и все это займет не меньше десяти часов. У нее лучшее медицинское обслуживание в мире. Хоуи написал ей письмо — ни одна мама не получала такого замечательного письма. Для нее многое делается. Но это будет страшное испытание. Они сообщили ей массу информации, но она знает, что мне не нужны детали. Она рассказала мне только то, что, как она думает, я смогу пережить. Доктора наверняка уверены, что я сумасшедший, потому что не разговариваю с ними напрямую. Но мне это не по силам, поэтому она делится со мной только самым важным».
Через несколько дней Сьюзи прилетела в Омаху за дочерью, чтобы вместе отправиться в онкологический центр Memorial Sloan-Kettering и узнать мнение специалистов. Анализы показали, что признаков дальнейшего распространения рака нет — это была хорошая новость. Они вместе вернулись в Омаху, Сьюзи собиралась провести выходные там. Но в Омахе у нее случился новый приступ резкой боли в брюшной полости —- меньше чем через пять месяцев после последнего рецидива непроходимости, из-за которой Баффеты не смогли поехать в мае в Африку. Ей пришлось остаться у дочери. Благодаря большой дозе обезболивающих средств удалось избежать госпитализации, которая всегда требовалась в подобных случаях.
Измученный и бледный, Баффет еле добрался до офиса, а в середине недели уехал в Атланту на собрание совета директоров Coca-Cola. Ко времени его возвращения Сьюзи стало лучше, и она отправилась в гости к Астрид. Увидев Сьюзи, Астрид разрыдалась, и Сьюзи вновь пришлось заняться привычным делом — успокаивать другого человека.
После того как уик-энд кончился, Сьюзи улетела обратно в Сан-Франциско, и Баффет опять помрачнел. Голос его стал скрипучим — было очевидно, что у него бессонница. У него не выходила из головы предстоящая через несколько дней встреча
Buffet Group,
Баффет, без сомнения, беспрерывно думал о том, во что выльется для него поездка на эту встречу без Сьюзи. Известие о ее болезни наверняка вызовет всеобщее возбуждение, потому что многие узнают об этом перед самым заседанием. Пять дней ему придется отвечать на вопросы о жене, принимать выражения сочувствия, контролировать свои эмоции. Он должен будет сыграть роль церемониймейстера, проявлять постоянный интерес к происходящему, не допуская фальшивых нот. Баффет достиг такой степени совершенства в искусстве самообособления, что оно уже стало его второй природой — но в нынешних обстоятельствах все равно ему пришлось бы очень трудно. Возвращаясь по вечерам в гостиницу, он лежал в темноте, предаваясь своим мыслям и мечтам.
«Мне снится много снов, — сказал он перед отъездом в Сан-Диего, и многие из этих снов тревожили его. — У меня в голове целый мультиплекс. Это полностью занимает мое внимание». В тот вечер он заказал себе клубный сэндвич на обед и съел его в офисе, разделив с одним из своих гостей. Он пытался любым способом убить время до появления Шэрон, способной отвлечь его игрой в бридж. За едой завязался долгий разговор. Вначале он касался проблем бизнеса и политики, но в конце концов наружу выплеснулось то, что бурлило внутри все эти дни, — операция состоится вскоре после того, как пройдет нынешнее собрание.
На ничтожную долю секунды в его глазах мелькнуло удивление. Потом его лицо сморщилось, и он закрыл его ладонями. Плечи задрожали, и он стал сползать со стула вперед, как башня, треснувшая при землетрясении. Сухие, резкие, тяжелые всхлипы, похожие на тихие стоны, вырвались из его груди. Никаких утешений в этот момент для него найти было невозможно.
Постепенно всхлипы закончились. Они опять заговорили о Сьюзи. Время от времени он начинал тихо плакать — так продолжалось два часа. Уоррен боялся страданий, через которые ей предстояло пройти. Она сильнее, чем он. Ему тяжело от той боли, которая на нее обрушится. Еще тяжелее было то, что она могла принять смерть как естественный исход и перестать бороться с тем упорством, на которое способна. Баффета пугала перспектива потерять Сьюзи. Переворачивались его представления о том, что составляет основу его бытия. Он всегда полагал, что никогда не будет одиноким, потому что она его переживет. Он всегда считал, что может положиться на ее мудрость и ее суждения при принятии любых важных решений. Он всегда был уверен, что она возглавит его фонд после его смерти. Что она сохранит мир в их семье, если его не будет. Она позаботится об Астрид, урегулирует любой конфликт, успокоит каждого, кто будет обижен. Она так организует его похороны, что их запомнят все. Но больше всего он рассчитывал, что Сьюзи останется рядом до самого его конца, будет сидеть рядом и держать его за руку, чтобы облегчить страдания и страх приближающейся смерти, как она сделала это для стольких людей. Первый раз в жизни Уоррен представил себе, что все может произойти по-другому. Это было настолько невыносимо, что через секунду он прогнал от себя эти мысли. Он был уверен, что доктора позаботятся о Сьюзи и она будет жить. Когда Баффет выходил из своего кабинета, чтобы отправиться на игру в бридж, он был в мрачном настроении, но спокоен и собран.
На следующее утро он отправился в Сан-Диего. На конференции Buffett Group Баффет предстал подавленным, но не отчаявшимся. Он председательствовал в течение трех дней заседаний и встреч, которые включали обед в доме Гейтсов, доклад Билла Руана о проекте по улучшению качества школ в Гарлеме, лекцию Джека Бирна о смене поколений в руководстве компаний и рассказ Чарли Ман-гера о жизни Эндрю Карнеги, выдающегося предпринимателя, который считал, что тот, кто умирает богатым, умирает в позоре. Хоуи Баффет говорил о том, что заставляло его делать вошедшие в его книгу «Материя жизни» фотографии, на которых запечатлены изможденные страшной нищетой африканцы. Джеффри Кован, декан Анненбергской школы коммуникаций в Университете Южной Калифорнии, выступил с докладом «От молодых идеалистов до старых бюрократов», посвященным старению тех, кто составляет так называемое «молчаливое поколение», людей, родившихся в 1930-е — начале 1940-х годов (а таких в зале было большинство)11.