Упадок и разрушение Римской империи (сокращенный вариант)
Шрифт:
Но эта горячка ума, несмотря на то что ее породило благочестие и поддерживало красноречие, постепенно отступала перед более естественными надеждами и страхами человеческого сердца – любовью к жизни, боязнью боли и страхом исчезнуть навсегда. Более благоразумные из руководителей церкви почувствовали, что обязаны сдержать чрезмерный пыл своих последователей и не слишком полагаться на их твердость, которая часто покидала их в час испытания. Поскольку жизнь верующих стала менее аскетической и суровой, они с каждым днем все меньше желали чести быть мучениками, и воины Христа, вместо того чтобы заслуживать награду добровольным героизмом, часто оставляли свой пост и в смятении бежали от врага, бороться с которым был их долг. Но было три способа уйти от преследования, разные по степени преступности: первый, как правило, не считался виной, второй был сомнительным или по меньшей мере ошибочным, но простительным; третий же означал явное преступное отречение от христианской веры.
I. Современный инквизитор удивился бы, услышав о том, что представитель римских властей, которому сообщали,
54
Тертуллиан считает бегство от преследования не окончательным, но очень большим отступничеством, поскольку это нечестивая попытка избежать воли Бога и т. д. и т. д. Он написал на эту тему трактат, полный самого дикого фанатизма и бессвязней-шей декламации. Однако любопытно то, что сам Тертуллиан не стал мучеником.
II. Те наместники провинций, у кого усердие было слабее алчности, ввели в обиход продажу свидетельств (которые были прозваны «клевета») о том, что такой-то, чье имя указано в тексте, соблюдает законы и приносит жертвы римским богам. Добыв себе такой лживый документ, состоятельные и пугливые христиане получали возможность заставить молчать злобного доносчика и в какой-то мере примирить интересы своей безопасности и своей религии. Такая богохульная хитрость искупалась легким покаянием.
III. При каждом преследовании находилось много недостойных христиан, публично отрекавшихся от веры, которую до этого исповедовали, и подтверждавших искренность своего отречения положенными по закону сожжением ладана или принесением жертв. Некоторые из этих отступников сдавались при первом угрожающем предупреждении со стороны представителя властей, терпение других было сломлено многократными долгими пытками. Испуганный вид некоторых показывал, что в глубине души их мучила совесть, другие же шли к алтарю богов уверенно и охотно. Но это навязанное страхом притворство продолжалось ровно столько же времени, сколько существовала непосредственная угроза. Едва преследования утихали и становились менее суровыми, двери церквей начинала осаждать толпа возвращающихся и кающихся грешников, которые чувствовали отвращение к своему покорному поклонению идолам и – все горячо, но не все успешно – добивались, чтобы их вновь приняли в сообщество христиан.
IV. Несмотря на то что в общем случае христиан было предписано осуждать и наказывать, судьба этих сектантов при деспотической власти, управлявшей огромными территориями, все же должна была очень сильно зависеть от их собственного поведения, от особенностей момента, а также от характера верховного правителя и подчиненных ему начальников. Иногда религиозное рвение возбуждало, а благоразумие позволяло отвести или смягчить суеверную ярость язычников. Было много различных причин, побуждавших наместников провинций быть или более, или менее строгими при исполнении законов. Из этих причин самой веской была та, что они принимали во внимание не только официальные постановления, но и тайные намерения императора, один взгляд которого мог разжечь или потушить пламя гонения. Ранние христиане при каждом случайном суровом поступке с ними властей в какой-либо из разных частей империи жаловались на свои страдания и, возможно, преувеличивали их; но прославленное число в десять гонений было определено церковными писателями V века, которые яснее видели, в какие периоды времени от Нерона до Диоклетиана судьба была благосклонна к церкви, а в какие сурова. Первоначально им подсказала это число остроумная аналогия с десятью казнями египетскими и десятью трубами Апокалипсиса; рассматривая историческую правду под знаком веры в пророчества, они старательно выбрали среди царствований те, когда и в самом деле отношение к христианскому движению было самым враждебным. Но эти временные преследования только разжигали ослабевший было религиозный пыл и восстанавливали дисциплину среди верующих, а короткие периоды необычной суровости компенсировались гораздо более долгими днями покоя и безопасности. Равнодушие одних верховных владык и снисходительность других обеспечивали христианам терпимость к их вере, пусть не узаконенную, но фактическую и проявляемую открыто.
«Апология» Тертуллиана упоминает о двух очень ранних, очень странных, но в то же время очень подозрительных примерах императорского милосердия – эдиктах, выпущенных в свет Тиберием и Марком Аврелием Антонином и имевших целью не только защитить невиновных христиан, но и широко объявить о тех изумительных чудесах, которые подтвердили истинность их учения. Первый из этих примеров содержит несколько трудностей, которые могут поставить в тупик недоверчивый ум. От нас требуется поверить, что Понтий Пилат сообщил императору, что несправедливо вынес смертный приговор невинному человеку, похожему на бога, и подверг себя опасности вынести то, что выносили мученики, не приобретая этим, в отличие от них, никакой заслуги; что Тиберий, который признавался, что презирает все религии, сразу же решил включить еврейского Мессию в число богов Рима, что его раболепный сенат осмелился не подчиниться приказу своего господина,
Эдикт Марка Аврелия Антонина считается результатом его благочестивой благодарности за чудесную помощь во время войны против маркоманов. Отчаяние легионеров, вовремя начавшаяся буря с ливнем, градом, громом и молниями, испуг и поражение варваров прославились благодаря красноречию нескольких языческих писателей. Если среди солдат в той армии были христиане, то вполне естественно, что они приписали заслугу случившегося своим горячим молитвам за свое и общее спасение в момент опасности. Но памятники из бронзы и мрамора – имперские медали и колонна Антонина – все же убеждают нас, что ни этот государь, ни его народ совершенно не чувствовали, что обязаны победой прежде всего христианам, но единодушно приписали свое избавление от беды провидению Юпитера и заступничеству Марса. Все годы своего правления Марк Аврелий презирал христиан как философ и наказывал как владыка.
По странной иронии судьбы трудности, которые христиане переживали под властью добродетельного государя, сразу же прекратились, когда на престол вступил тиран: как никто, кроме них, не страдал несправедливо от Марка Аврелия, точно так же они одни оказались под защитой Коммода, который обходился с ними мягко. Знаменитая Марция, его самая любимая наложница, которая в конце концов замыслила убийство своего любовника-императора, чувствовала странную любовь к гонимой церкви. Хотя она не могла совместить свой порочный образ жизни с правилами Евангелия, она могла надеяться, что искупит недостатки своего пола и рода занятий, объявив себя покровительницей христиан. Под милостивой защитой Марции они провели в безопасности тринадцать лет жестокой тирании, а когда империя оказалась в руках семейства Северов, христиане связали себя с новым государем узами более почетными, хотя и через прислугу: этот император был убежден, что во время опасной болезни получил сильное облегчение, то ли физическое, то ли духовное, от священного мирра, которым помазал его один из его рабов. Он всегда особенно отличал нескольких людей, как мужчин, так и женщин, принявших новую веру. Кормилица и наставник Каракаллы были христиане, и если этот молодой государь когда-либо проявил человечность, то по поводу пустячному, однако имевшему некоторое отношение к христианству. В правление Севера гнев черни был подавлен, а наместники провинций ограничивались тем, что раз в год принимали дары от церквей, существовавших на подсудной им территории, – то ли как плату за свою умеренность, то ли как вознаграждение за нее. Спор между азиатскими и италийскими епископами о том, в какой день следует праздновать Пасху, считался самым важным делом в этот период отдыха и покоя. Покой церкви был нарушен лишь тогда, когда растущее число новообращенных, видимо, привлекло внимание Севера и вывело его из себя. Желая ограничить развитие христианства, он выпустил эдикт, который, хотя касался лишь новообращенных, невозможно было выполнить точно, не подвергая опасности и наказанию самых пылко верующих среди их учителей и проповедников.
В малой суровости этих преследований по-прежнему видна снисходительность Рима и язычества, которые так охотно прощали все тем, кто исполнял религиозные обряды своих отцов.
Но вскоре законы, введенные Севером, угасли вместе с жизнью и властью этого императора, и после этой случайной бури христиане тридцать восемь лет наслаждались покоем. До этого времени они обычно проводили свои собрания в частных домах и уединенных местах. Теперь же им было разрешено строить и освящать здания для религиозных обрядов, покупать землю для общины даже в самом Риме и проводить выборы священнослужителей так гласно и одновременно благопристойно, что они привлекали почтительное внимание иноверцев. Этот долгий покой церкви был полон достоинства. Наиболее благоприятными для христиан оказались периоды царствования тех императоров, которые были родом из азиатских провинций. Видные люди этой секты уже не опускались до того, чтобы умолять о защите раба или наложницы, а имели доступ во дворец в почетном качестве священнослужителей и философов. Их таинственные учения, уже распространившиеся среди народа, постепенно привлекли внимание их государя. Императрица Мамея, проезжая через Антиохию, изъявила желание побеседовать со знаменитым Оригеном, слава о благочестии и учености которого шла по всему Востоку. Ориген подчинился этому лестному для него приглашению, и, хотя не мог рассчитывать, что ему удастся обратить в христианство эту хитрую и честолюбивую женщину, она с удовольствием выслушала его красноречивые рассуждения и с почетом отпустила его.
Эти чувства Мамеи воспринял от нее ее сын Александр Север. В своем благочестии философа этот император проявлял к христианской религии своеобразное уважение, однако не совсем такое, какое ей полагается: в своей домашней молельне он установил статуи Авраама, Орфея, Аполлония и Христа, оказывая таким образом заслуженную честь этим почтенным мудрецам, которые научили человечество различным путям веры в единое общее для всех Божество и почитания этого Божества. Среди близких Александра были такие, кто открыто следовал чистой христианской вере и выполнял христианские обряды. Епископы появлялись при дворе – возможно, впервые в истории. После смерти Александра, когда бесчеловечный Максимин Фракиец обрушил свой гнев на любимцев и слуг своего несчастного благодетеля, много христиан всех сословий и обоего пола стали жертвами этой большой резни, которая из-за их участи была неоправданно названа гонением на христиан.
Конец ознакомительного фрагмента.