Упоение властью. Револьвер, спирт и кокаин. 1917 год

Шигин Владимир

Из воспоминаний анархиста Ф.П. Другова: «…Вспомнили, что помимо царского вина есть еще вино в других подвалах города. На помощь солдатам пришли доброхоты из народа, которые разведывали, где находятся частные погреба и наводили солдат на мысль о разгроме этих погребов. Для ВРК (Военно-революционный комитет – В.Ш.) наступил самый критический период за все время переворота. По улицам бродили пьяные банды, терроризируя население стрельбой. Разгорелась вражда между солдатами и большевиками, иногда противодействовавшим погромам. В силах революции намечался раскол. В ВРК царило смятение. Телефоны заливались пронзительным треском: «Громят, громят!» Дежурный член комитета снимал трубку и автоматически уже спрашивал только: «Где?», записывал адрес и тут же вешал рубку. Вопли и подробности его уже не волновали… Все свободные от караула солдаты латышских полков, состоявшие почти сплошь из большевиков с анархическим

уклоном, были высланы на грузовиках для ликвидации погромов. Но это было непросто, солдаты громили винные погреба при полном вооружении, а иногда даже под прикрытием пулеметов. На улицы, где кутили солдаты, нельзя было высунуть носа, кругом носились пули, это солдаты отпугивали штатских от вина. Случайно подвернувшихся солдат из других частей силой затаскивали в погреб и накачивали вином. При такой обстановке, естественно, всякое появление большевиков вызывало форменное сражение, рабочие стали отказываться от участия в ликвидации погромов. Матросы тоже отказывались выступать против солдат. Погромная волна продолжалась несколько месяцев и кончилась только после того, как все винные склады были уничтожены».

Разумеется, что винные погромы стали, прежде всего, результатом послереволюционной анархии и вседозволенности. При этом следует принять во внимание и тот фактор, что народ просто изголодался по выпивке (тем более по дармовой), т. к. в России с начала войны действовал сухой закон. Поэтому определенная часть матросов видела в пьяных погромах именно проявление демократического протеста против «сухого закона», как пережитка старой власти. Послеоктябрьскую погромно-запойную вакханалию в столице поэт А. Блок увековечил в четверостишье:

Запирайте етажи,Нынче будут грабежи!Отмыкайте погребаГуляет нынче голытьба!

Кроме повального пьянства, в матросской среде именно в первые послереволюционные дни началось и массовое употребление наркотиков. Это, прежде всего, был морфий, который доставался в основном на медицинских складах, которые были взяты под опеку матросами. Кроме этого в ходу был кокаин, контрабанда которого во время мировой войны шла из Германии, как через прифронтовую полосу, так и, в виду слабой охраны границ, через Финляндию и Кронштадт. Как отмечает академик А.И. Фурсов, революционные матросы нередко ходили обкокаиненными. Матросы вообще составляли львиную долю потребителей кокаина. Достаточно часто, находясь под кайфом, они и осуществляли свои «революционные мероприятия», что вызывало вполне понятный ужас у обывателей. На одном из кораблей был раскрыт даже массовый «клуб морфинистов», членами которого состояли вполне, казалось бы, идейно надежные матросы. Торговля марафетом… и иными «средствами самозабвения» почти целиком находилась в руках кронштадтских проституток. В 1917 году их вывезли на «большую землю», но «жрицы любви», почти сразу же вернулись обратно.

Вообще кокаин в то время был весьма распространен по всей России. Однако и здесь матросская братва отличилась. Считается, что матросы, стали, если не изобретателями, то уж наиболее страстными поклонниками т. н. «балтийского чая» – адской смеси спирта и кокаина. Спирт матросы именовали кипяточком, а кокаин – сахаром. Отсюда и название. После употребления «балтийского чая» человек мог сутками не спать, при этом полностью терял не только чувство боли и страха, но и чувство жалости. Употребивший «балтийский чай» становился, по существу, настоящим зверем. Разумеется, употребление такого наркотика не могло долго выдержать никакое сердце, но это никого не останавливало. В то время действовал простой закон: пусть я умру завтра, но ты умрешь сегодня!

Вскоре наиболее сознательные и серьезные матросы осознали опасность пропить революцию. Они считали, что положение матросов, как авангарда революции, обязывает проявлять революционную сознательность. Именно поэтому лучшая часть матросов начала решительную борьбу с погромами. Свою положительную роль сыграл и проходивший в это время 2-й общефлотский съезд, а также печальный опыт – поражение из-за массового пьянства участников матросского восстания в Кронштадте в 1905 году. Разумеется, что матросская борьба с пьянством сопровождалась левым экстремизмом. Отряды матросов, во главе с будущим мятежником М.А. Муравьевым, осуществляли налеты на пьяные толпы, уничтожая при этом без всякой жалости не только винные запасы, но и самих перепившихся. Отметим, что навыки матросов в разгоне пьяниц, в определенной мере, способствовали их моральной подготовке

к будущему разгону демонстрантов в защиту Учредительного собрания…

Демонстрация в Санкт-Петербурге 1917 год

В целом же, пьяные погромы оставили глубокий след в революционном сознании, как большевиков, так и матросов. Они повлияли на стремление большевистских руководителей полагаться отныне не на своевольных матросов, а на применение собственного насилия сверху. Что же касается матросов, то именно в это время среди них началось постепенное размежевание на сторонников и противников большевиков.

Именно тогда многие матросы почувствовали расхождение позиции новой власти с интересами населения, а, почувствовав это, начали осознавать, что им тоже, может быть, не по пути с большевиками. Многие матросы стали переходить к анархистам.

Непосредственным результатом пьяных погромов, имеющих большие отрицательные последствия, стало их влияние на проходившую в то время кампанию по созыву Учредительного собрания. С одной стороны, большевики серьезно опасались, что пьяная братва отобьется от рук, начнет выступать под лозунгом Учредительного собрания, и, в конце концов, пытаться перехватить власть. С другой стороны, сторонники демонстраций в защиту Учредительного собрания опасались тех же пьяных матросов. Как писал А.М. Горький, «во время винных погромов людей пристреливают как бешеных волков, постепенно приучая к спокойному истреблению ближнего». В целом можно констатировать, что погромы повлияли на сознание наиболее политически грамотных матросов, в пользу предпочтения твердой власти перед парламентской.

Были и другие отрицательные последствия винных погромов для матросов. Так в Петрограде насчитывалось около 570 различных винных складов. С целью их обнаружения и уничтожения в этот период резко возросло число печально знаменитых матросских обысков, во время которых нередкими были грабежи, насилия и убийства. При этом на необходимости продолжения обысков у буржуев сходились, как матросы – сторонники твёрдого порядка, так и матросы-анархисты. Все участники обысков так же считали, что надо проводить их до полной ликвидации винных складов. Обыски складов и частных квартир, сопровождаемые поиском, как провокаторов-контрреволюционеров, так и просто буржуев, приносили хороший доход его участникам. При этом изымался не только алкоголь… Разумеется, начались неизбежные в таких случаях разборки между конкурирующими отрядами матросов, с солдатами и красногвардейцами по вопросам контроля за территориями, «крышеванию» винных складов и т. п. В обысках-грабежах начали участвовать и явные уголовники, переодетые в матросскую форму. К концу 1917 года признанными лидерами питерского бандитизма стали команда линкора «Республика» и 2-й Балтийский флотский экипаж, матросы которых почти каждую ночь устраивали самочинные расстрелы, «до 43 человек на брата», причем, творя весь произвол «от имени Советской власти».

Впрочем, в деле грабежей недалеко от уголовников отставали и комиссары во флотских форменках. Из воспоминаний капитана 2 ранга Ф.Ф. Рейнгарда: «Меня как-то на улице встретил один из матросов «Александра II» (до 1915 г. Ф.Ф. Рейнгард служил на линкоре «Александра II» старшим офицером – В.Ш.) и попросил зайти к нему. Он жил с двумя матросами в одной из комнат на Николаевском вокзале. Все они были комиссарами на Виндаво-Рыбинской железной дороге. Ночью участвовали в разграблении какого-то винного погреба, и матросу захотелось угостить меня. Они имели много всевозможной провизии и с моим приходом устроили большой пир. Узнав, что я нигде не служу, начали уговаривать, чтобы я стал комиссаром всей Виндаво-Рыбинской железной дороги, и собрались уже телефонировать Ленину.

Насилу удалось уговорить, не делать этого. Когда я уходил домой, они позвали извозчика, положили ящик французского коньяку «Бисквит» в 48 бутылок, консервов, муки, ветчины, сахару, масла и подарили мне, сказав: чтобы не было голодно».

Данная цитата весьма показательна. Во-первых, как оказывается, матросы, не только убивали офицеров, но порой в трудную минуту выручали некоторых из них. Во-вторых, поражает уровень изобилия на матросском столе во время фактического голода в Петрограде. При этом Ф.Ф. Рейнгард открыто пишет, что матросы праздновали удачный грабеж, о чем и рассказали своему бывшему командиру. И, наконец, то, с какой легкостью матросы-комиссары тут же за столом решали серьезнейшие кадровые вопросы, причем, не размениваясь по мелочам, телеграфируя напрямую Ленину, требуя от него утверждения предложенной ими совершенно посторонней и случайной кандидатуры.