Употребитель
Шрифт:
Джонатан, похоже, принял свою новую жизнь. По крайней мере, он без возражений принимал милости Адера и делил с ним порочные наслаждения. Он не заговаривал со мной о Сент-Эндрю. Пока Адер не поделился со своим новым фаворитом только одним порочным наслаждением, но, будь оно предложено, Джонатан ни за что не отказался бы. Я говорю об Узре.
Джонатан жил с нами уже три недели к тому моменту, когда наконец познакомился с ней. Адер попросил Джонатана подождать в гостиной. Я из ревности осталась рядом с ним. Очень скоро Адер торжественно ввел в гостиную одалиску, наряженную по обыкновению в полупрозрачные легкие
— Хороша, правда? Так хороша, что я не смог с ней расстаться. Хотя бед с ней немало: она — сущий демон. И из окна выброситься пыталась, и с крыши прыгнуть. Ей ничего не стоит довести меня до обморока. До сих пор пылает ко мне ненавистью. — С этими словами Адер провел кончиком указательного пальца по носу Узры, хотя та смотрела на него так, словно была готова откусить его палец. — Наверное, это и привлекает меня в ней столько лет. Позволь, Джонатан, я расскажу тебе, как Узра попала ко мне.
При упоминании ее имени Узра заметно насторожилась.
— Я познакомился с ней во время странствий по мавританским странам, — начал свой рассказ Адер, не обращая внимания на настроение Узры. — Странствовал я в сопровождении одного аристократа, который пытался освободить из рабства своего брата. Тот по глупости попробовал похитить сокровища одного из мавританских вождей. В то время я успел заработать славу отважного и умелого воина. Я уже пятьдесят лет держал в руках меч, а это немало. На самом деле этот аристократ меня, можно сказать, купил. За верность мне платили звонкой монетой. Вот как я оказался на Востоке и встретился с Узрой.
Это случилось в большом городе, на рыночной площади. Она шла следом за своим отцом, одетая в чадру, как того требуют обычаи. Я увидел только ее глаза, но этого хватило: я сразу понял, что хочу увидеть больше. Я пошел за Узрой и ее отцом туда, где они жили, — на окраину города. Поговорив кое с кем из погонщиков верблюдов я узнал, что отец Узры — вождь племени кочевников и что сейчас его семья находится в городе, чтобы отдать Узру какому-то султану, мелкому местному принцу, в обмен на жизнь ее отца.
Бедняжка Узра сидела совершенно неподвижно. Она даже перестала затягиваться дымом из кальяна. Адер намотал на палец прядь ее огненных волос и легонько потянул к себе — с таким видом, словно хотел пожурить ее за несговорчивость. Через пару мгновений он отпустил волосы Узры.
— Я разыскал ее шатер, где ей прислуживала дюжина служанок. Они стояли кругом около нее и, полагая, что ее никто не видит, помогали Узре раздеваться. Они снимали с нее одежды, обнажая ее кожу цвета корицы. Они распустили ее волосы… Что началось, когда я ворвался в шатер… — проговорил Адер, гортанно рассмеявшись. — Женщины завизжали, разбежались в стороны, попадали друг на дружку. Они пытались защититься от меня. И как только они могли подумать, что я смогу польститься на одну из них в то время, когда передо мной стояла обворожительная обнаженная джинна? Узра, судя по ее взгляду, поняла, что я явился за ней. Она едва успела прикрыться балахоном, как я схватил ее на руки и унес.
Я увез ее в пустыню, где, как я знал, нас никто не станет искать. В ту ночь я
Я понял, что я у нее — не первый мужчина, и спросил ее, кто отнял ее девственность. Брат? Это сделал кто-то из ее родственников мужского пола — кто бы еще смог близко подобраться к ней? Оказалось, что это сделал ее отец. Вы можете в это поверить? — спросил Адер и фыркнул, словно это было самой невероятной вещью на свете. — Он был вождем, патриархом, которому все было позволено. Когда Узре исполнилось пять лет, он пригляделся к ней и понял, что она — не его дочь. Ее мать была неверна вождю. Девочка с зелеными глазами могла родиться только от иноземца. Вождь ничего не сказал. Он просто отвел мать Узры в пустыню, а вернулся без нее. Когда Узре исполнилось двенадцать, она заняла место матери на ложе отца. Отец сказал ей, что она — дочь шлюхи и не родная ему, так что в этом нет ничего запретного. Однако она никому ничего не должна была говорить. Слуги полагали, что девочка трогательно привязана к отцу.
Я сказал ей, что все это неважно. Я не собирался отдавать ее этому глупому и жестокому султану. И к отцу я ее отсылать тоже не намеревался. Он наверняка еще попользовался бы ею, а потом все же из трусости отдал бы султану.
Все время, пока Адер вел свой рассказ, я держала Узру за руку и время от времени сжимала, чтобы дать ей понять, как я ей сочувствую. Но, глядя в ее потухшие зеленые глаза, я понимала, что мысленно она унеслась куда-то далеко, подальше от жестокости Адера. А он продолжал повествование, не замечая, что рассказ интересен только ему самому.
— Я решил спасти ее жизнь. Я решил поступить с ней, как с остальными. Я сказал ей, что ее долгим страданиям пришел конец. Она должна была начать новую жизнь со мной, она должна была остаться со мной навсегда.
Опиум сделал свое дело. Адер уснул. Мы с Джонатаном на цыпочках ушли из гостиной. Он взял меня за руку:
— Боже милостивый, Ланни! Как мне понять этот рассказ? Прошу тебя, скажи мне, что это вымысел, плод воображения. Наверняка он сгустил краски…
— Это действительно странно… он сказал, что спас ей жизнь, «как остальным». Но, судя по тому, что мы только что услышали, она не такая, как остальные.
— То есть?
— Он рассказывал мне о том, как к нему попали остальные. Алехандро, Тильда и Донателло. Они совершали ужасные поступки до встречи с Адером. — Мы быстро скользнули за дверь комнаты Джонатана, которая находилась рядом со спальней Адера, но была скромнее размерами. Правда, здесь имелась просторная гардеробная и окно с видом на сад. А еще в комнате была дверь, через которую можно было попасть в опочивальню Адера. — Думаю, он их именно поэтому выбирал — потому, что они способны на гадкие поступки. Думаю, в своих спутниках он ищет именно этого. Это должны быть падшие люди.