Упрямец Керабан

Верн Жюль Габриэль

Если зададут вопрос, почему название «Одесса» (то есть «город Одиссея» [122] ) дали небольшому местечку, которое вместе со своими укреплениями во времена Потемкина [123] было известно как Хаджи-Бей, то ответ на него есть, и весьма занятный. Поселенцы, привлеченные сюда привилегиями, пожалованными новому городу, попросили императрицу Екатерину II [124] дать ему название. Императрица обратилась за советом в Санкт-Петербургскую академию. Академики порылись в истории Троянской войны [125] . Их «раскопки» выявили более или менее проблематичное существование города Одессоса, некогда находившегося в этой части побережья. Отсюда и название Одесса, возникшее во второй трети восемнадцатого века [126] .

122

«Город Одиссея» — на самом деле какая-либо связь названия города

с именем мифического древнегреческого героя отсутствует.

123

Потемкин Григорий Александрович (1739–1791) — русский государственный и военный деятель, светлейший князь, граф, генерал-фельдмаршал, приближенный императрицы Екатерины II. Был полновластным правителем всего юга России.

124

Екатерина II Алексеевна (1729–1796) — российская императрица с 1762 года. Настоящее имя — Софья Фредерика Августа, немецкая принцесса. Ее роль в истории России весьма значительна.

125

Троянская война — мифическое сражение за овладение городом Троя (на северо-западе Малой Азии, близ входа в пролив Дарданеллы); прославлена древнегреческим эпосом «Илиада», события, описанные в эпосе, обычно относят к XII веку до н. э. На самом деле на месте Трои (Илиона) последовательно сменяли друг друга несколько городов. Один из них обнаружен в XIX веке на холме Гиссарлык немецким любителем древностей Г. Шлиманом, объявившим, что найденные им развалины и есть знаменитая гомеровская Троя.

126

Автор неточен: город Одесса основан в 1794 году; при выборе его названия было использовано название греческой колонии Одесс (Одессос), располагавшейся на западном берегу Черного моря, в районе современной Варны.

Одесса была торговым городом, остается им и можно думать, что всегда будет. Ее сто пятьдесят тысяч жителей — это не только русские, но и турки, греки, армяне, — в общем, космополитический [127] набор весьма деловых людей. Ну а поскольку коммерция, особенно связанная с экспортом, не делается без коммерсантов, то она также не обходится и без банкиров. Отсюда и возникновение банковских домов с самого начала становления нового города. А среди них — сперва скромный, но теперь в ряду наиболее уважаемых — банк Селима.

127

Космополитический — здесь: многонациональный.

Чтобы лучше представить себе его хозяина, следует знать, что Селим принадлежал к более многочисленной, чем обычно думают, категории моногамных [128] турок. Став вдовцом, он посвятил себя воспитанию единственной дочери, Амазии. Она-то и стала невестой молодого Ахмета, племянника господина Керабана. Наконец, Селим был корреспондентом и другом самого упрямого османа.

Свадьба Ахмета и Амазии, как известно, должна была праздноваться в Одессе. Дочь банкира Селима не предназначалась на роль первой жены в гареме, разделяющей с большим или меньшим числом соперниц-гинекей [129] эгоистичного и капризного турка. Нет! Она должна была вместе с Ахметом вернуться в Константинополь, в дом его дяди, и одна, без соперниц, жить там вместе с любимым мужем, который с детства боготворил ее. Каким бы странным ни казалось такое будущее молодой турецкой женщины в стране ислама, тем не менее это было так, и Ахмет был не тем человеком, который стал бы отступать от обычаев своей семьи.

128

Моногамия — единобрачие, устойчивое сожительство одного мужчины с одной женщиной. Противоположное явление — полигамия — многобрачие, чаще всего многоженство.

129

Гинекея — обитательница гарема, относящаяся к низшему разряду наложниц (сожительниц) своего господина.

Мы уже упоминали, что тетя Амазии, сестра ее отца, умирая, завещала ей огромную сумму в сто тысяч турецких лир при условии, что она выйдет замуж прежде, чем ей исполнится семнадцать лет. Это был каприз старой девы, решившей, что замужество никогда не будет слишком ранним для ее племянницы. Срок истекал через шесть недель. В противном случае наследство, составлявшее большую часть состояния девушки, отошло бы к дальним родственникам.

Амазия была очаровательной даже в глазах европейца. Если бы soniadomac, или вуаль из белого муслина [130] , а также покрывавший ее голову убор из затканной золотом материи и тройной ряд цехинов [131] на ее лбу были сдвинуты, то можно было бы увидеть, как развеваются локоны чудесных черных волос. Амазия не применяла для подчеркивания своей красоты ни одного из известных в Турции способов: ханум [132] не подрисовывал ей брови, хол [133] не окрашивал ресницы, хна [134] не оттеняла веки, лицо не подрисовывалось висмутовыми белилами и кармином, жидкий кермес [135] не румянил губ. Западная женщина, подчиняясь жалкой современной моде, была бы накрашена гораздо больше. Но природная элегантность дочери Селима, гибкость талии, грация походки угадывались под фередже [136] , широким плащом из Кашмира, который подобно далматике [137] драпировал ее от шеи до ног.

130

Муслин —

легкая тонкая ткань, кисея.

131

Цехии — название золотой монеты, чеканившейся в XIII–XVIII веках на венецианском монетном дворе; у тюркских и некоторых других народов существовал обычай использовать золотые и (чаще) серебряные монеты в качестве женских украшений.

132

Ханум — здесь: сурьма, краска рыжего цвета, используемая для окраски волос и бровей.

133

Хол — род туши.

134

Хна — краска для волос желто-красного цвета, а у некоторых народов — и кожи тела, его отдельных частей.

135

Кермес — красно-розовая краска для губ, изготавливаемая из сока одноименного растения.

136

Фередже — широкое платье, ниспадающее свободными крупными складками.

137

Далматика — длинная белая одежда с рукавами.

В тот день Амазия находилась в галерее, примыкавшей к садам, и была одета в длинную шелковую рубашку, спадавшую поверх широких шальвар [138] с пристегнутой к ним вышитой курточкой и энтари [139] с шелковым шлейфом, разрезанную в рукавах и украшенную позументом из ойа — разновидности кружева, производимого только в Турции. Пояс из Кашмира удерживал шлейф, облегчая ходьбу. Сережки и кольцо были единственными украшавшими ее драгоценностями. Элегантные паджубы прикрывали нижнюю часть ног, а ступни исчезали в обуви, сутажированной [140] золотом. Ее камеристка Неджеб, преданная спутница, можно даже сказать, почти подруга, была в тот момент рядом. Она расхаживала туда-сюда, разговаривала, смеясь, и Амазия получила искреннее удовольствие от общения с жизнерадостной девушкой.

138

Шальвары — шелковые женские штаны, надеваемые под платье, доходящие до щиколоток и украшенные понизу вышитой тесьмой, видной из-под края (подола) юбки.

139

Энтари — широкий шелковый пояс, охватывающий талию и удерживающий шлейф.

140

Сутаж — тонкий шнурок из цветных тканевых, золотых, серебряных нитей, служит для отделки одежды, обуви.

Неджеб происходила из цыган и вовсе не была рабыней. Хотя на некоторых рынках империи и можно еще увидеть выставленными на продажу эфиопов или чернокожих суданцев, в принципе рабство здесь все же отменено. В домах важных турок количество слуг может быть значительным, а в Константинополе, например, оно составляет треть всего мусульманского населения, но эти люди не низведены до рабского положения; обычно они заняты в какой-то конкретной сфере и им не приходится много работать. Так же приблизительно обстояло дело и в доме банкира Селима. Что же до Неджеб, то после того, как еще ребенком ее приютили в этой семье, она занимала особое положение, состояла исключительно при Амазии и не имела ничего общего с обычной прислугой.

Слушая свою наперсницу, Амазия полулежала на диване, покрытом богатой персидской материей. Она улыбалась, но при этом рассеянно смотрела вдоль бухты в сторону Одессы. И ее собеседнице было понятно, почему…

— Дорогая хозяйка, — Неджеб села на подушку у ног молодой девушки, — господин Ахмет еще не пришел? Чем же он занят?

— Он отправился в город, — отозвалась Амазия, — и, может быть, принесет нам письмо от своего дяди Керабана.

— Письмо! Письмо! — с разочарованием воскликнула молодая камеристка. — Сейчас нам не письмо, а сам дядя нужен. А он заставляет себя ждать.

— Немного терпения, Неджеб!

— Вам легко говорить, моя дорогая хозяйка. На моем месте вы не были бы такой терпеливой!

— Сумасшедшая! — улыбнулась Амазия. — Можно подумать, что речь идет не о моем, а о твоем замужестве.

— А вы считаете, что это недостаточно серьезная вещь — перейти на службу к даме после работы у молодой девушки?

— Из-за этого я не буду любить тебя больше, чем сейчас, Неджеб!

— И я тоже, моя милая хозяйка! Но я буду видеть вас такой счастливой, такой счастливой, когда вы станете женой господина Ахмета, что и мне перепадет частичка вашего счастья!

— Милый Ахмет, — прошептала девушка, на какой-то момент закрывшая глаза при воспоминании о женихе.

— Ну вот! Вам приходится закрывать глаза, чтобы увидеть его, моя возлюбленная хозяйка! — язвительно воскликнула Неджеб. — А если бы он был здесь, то вам достаточно было бы открыть их.

— Я повторяю тебе, Неджеб, что он пошел познакомиться с корреспонденцией в банке и безусловно принесет нам письмо от своего дяди.

— Да! Письмо от господина Керабана, в котором тот, по своему обыкновению, повторит, что дела удерживают его в Константинополе, что он еще не может покинуть свою контору, что цены на табак поднимаются или падают, что он непременно приедет через неделю, если не через две… А время не терпит! У нас не более шести недель, чтобы вы вышли замуж, иначе все ваше состояние…

— Ахмет любит меня не из-за состояния.

— Да, конечно… Но все же это промедление ему во вред. О, этот господин Керабан! Если бы он был моим дядей…

— И что бы ты с ним сделала?

— Ровно ничего, дорогая хозяйка, потому что, кажется, с ним — или из него — ничего нельзя сделать! И все же если бы он был здесь, то уже сегодня или самое позднее завтра мы пошли бы регистрировать свадебный контракт у судьи. А послезавтра, после молитвы имама, продолжали бы празднества на вилле. И так в течение пятнадцати дней, а господин Керабан уехал бы еще до их окончания, если бы ему это потребовалось.