Ураган. Последние юнкера
Шрифт:
На следующий день, как только мы выступили, завязалась стрельба. Мое Первое орудие, поднявшись на бугор, попало под оружейный и артиллерийский огонь. Разорвавшаяся шрапнель ранила моего наводчика в плечо. С близкой дистанции мы открыли огонь гранатами по перелеску, где засела красная пехота. Стрелки полковника Гравицкого довольно бодро пошли вперед. Вскоре слева, западнее, также послышалась сильная
оружейная и пулеметная стрельба. Сквозь моросивший дождь были видны цепи наступающего параллельно Марковского батальона и группы отступающих красных. Весь день мы продвигались вперед с боем. Очередь наших гранат, разорвавшаяся в лесной балке, выгнала оттуда значительную группу красной конницы, начавшую в беспорядке уходить назад. Мы преследовали ее огнем до самого горизонта. После этой недолгой схватки наша пехота уже не встречала сопротивления и в коротком бою захватила
Замелькали знакомые с молодости названия тургеневских мест: Льгов, Мармыжи, Ливны... Мы вошли в чудные края северо-востока Курской 1убернии, — густые леса, равнины и поля.
Поручик Орловский со своими конными разведчиками взял в плен двух советских кавалеристов. Это были солдаты Алатырского полка 11-й советской кавалерийской дивизии; усатые наездники были хорошо одеты и вооружены. В их седлах находилось все, что было у кадрового кавалериста довоенного времени. Стало как-то неуютно на душе: против наших жидких пехотных рот действовала не только превосходящая нас по численности советская пехота и артиллерия, но и целая кавалерийская дивизия, отлично вооруженная и снабженная. Казалось, что своим отступлением советское командование лишь заманивает нас вперед, на север. Серьезных боев не было, и мы делали ежедневно переходы около двадцати верст на север.
Корниловская дивизия шла на Орел31, а мы должны были двигаться на Елец. Наш отряд был крайним правым флангом Первого корпуса генерала Кутепова. Правее нас, где-то за лесами, должна была быть конная группа генерала Шкуро, с которым у нас не было никакой связи, и еще восточнее — Донской корпус генерала Мамонтова, наступающий на Воронеж. Дождь прекратился, и настроение стало лучше. Хотя мы побеждали и шли вперед, на душе было неспокойно: все сильнее ощущалась наша затерянность в этих бескрайних полях, долинах и лесах. Изредка попадались по дороге разоренные имения, полуобгоревшие усадьбы, белые камни полурухнувших палаццо, успевших уже зарости бурьяном. Сады и парки бурно разрослись.
Наконец мы пришли в «заштатный городок» — скорее, село — Чернаву, где остановились в хорошем доме сельского батюшки. Была объявлена дневка, которая затянулась на несколько дней. Молодой батюшка оказался «передовым» и о большевизме говорил с ноткой сочувствия. Он рассказал, что стоявшие до нас в его доме советские кавалеристы были «настоящие гусары», настоящие офицеры! (Можно было понять: не то что вы, «грубые солдафоны».) Но матушка — молоденькая, пышная брюнетка — была, видимо, другого мнения и охотно принимала ухаживания нашего пулеметчика — поручика Сергеева — черноглазого, смуглого, веселого юнца.
Вишневая наливка не сходила со стола, а ординарец взводного командира, поручика Андрея Соломона, принес с пруда большого налима, выловленного путем брошенной в пруд ручной гранаты. За окном снова зашу-
мел дождь, гулял осенний ветер, а у батюшки в доме было хорошо. Поручик Соломон спорил с батюшкой о социализме. Батюшка, явный «живоцерковник», был, возможно, и коммунист.
Сергеев почему-то слишком часто помогал матушке на кухне. Поручик Плотников рассказывал мне о полковнике Тимановском, начальнике Марковской дивизии, перед коим он благоговел: быть таким, как Тима- новский, было пределом мечтаний бывшего «михайло- на» — туркестанского кадетика Плотникова. Начальник конных разведчиков Орловский налегал на наливку и пел свои заунывные кавказские мелодии. Нас было пять молодых офицеров Первого взвода Шестой Марковской батареи, бывших юнкеров-первопоходников. Капитан Михно, командир батареи, уехал уже несколько дней тому назад в Курск, торопить формирование Второго взвода, и мы чувствовали себя более независимыми и самостоятельными. Наконец мы почти все получили командные должности, перестали быть «рядовыми юнкерами», гордились своей ответственностью, возможностью командовать и приказывать подчиненным. Между собой мы оставались товарищами и, не сговариваясь, образовали общий фронт против командира Первого взвода, Андрея Соломона, игравшего в «начальство» и пробовавшего даже «цукать» нас, офицеров Первого взвода. Андрей, несомненно, мечтал о карьере, и, когда в Чернаву прибыло Управление дивизиона, он тотчас же отправился с визитом к командиру дивизиона, тучному полковнику Воробьеву и пригласил его к нам на налимью уху. Обласканный приемом в Управлении дивизиона, Андрей Соломон, вернувшись, ходил по комнате, напевая:
Как
Еще краше — слава.
В бой пойдем, нам нипочем...
Храбрым бой — забава...
Поручик Орловский улыбался, хорошо зная переживания Андрея в боях, а были они весьма далекими от «нипочем». Орловский часто носился со своими конными разведчиками-черкесами между фронтами, приводил пленных и плевал на батарейное начальство — Андрея Соломона.
Итак, Андрей Соломон вернулся от начальства в хорошем настроении и предвкушал обед с полковником! Потом послал своего ординарца-хохла на озеро, бросить вторую гранату и принести второго налима, первый был уже нами съеден. Минут через десять ординарец вернулся смущенный и доложил, что граната не разорвалась и налима — «нэма»: он бросил гранату, не сдвинув предохранителя. Тогда Андрей послал ординарца к командиру Сводно-стрелкового батальона, но тот прислал холодный ответ, что ему нужны ручные гранаты для боя, а не для ловли рыбы. Андрей забегал, не зная, что делать. Баран или курица были в то время не угощением для высокого начальства, а ежедневной их пищей, и, кроме того, полковник был приглашен именно на налимью уху, а не на куриный суп. Время тянулось томительно медленно, час обеда неуклонно приближался, а выхода никто не видел.
Однако провидение было на стороне Андрея: неожиданно над крышами уютной Чернавы прожужжала очередь советских гранат и с грохотом разорвалась на огородах и в поле. На аванпостах четко застучал «кольт».
За первой очередью гранат вторая разорвалась между домами и сараями. Кони заметались на коновязях, ездовые побежали с седлами в парк, по проулкам прискакали конные — связь от командира полка. Андрей отдавал сбивчивые распоряжения. Мы с Плотниковым побежали к орудиям. Было видно, как по косогору на юг, в направлении Ливны, ускоренной рысью уходила группа всадников с черным флажком. Это было Управление дивизиона, не дождавшееся налимьей ухи. Мы с Плотниковым запрягли орудия и ждали дальнейших распоряжений. В Чернухине было явно неблагополучно, веяло паникой. Вскоре мимо проехал командир «партизанского» АлексеевскопЛ2 полка. Он держал в руке выхваченный из кобуры пистолет и крикнул нам: «Выходите скорее на Ливенскую дорогу — нас обходит конница!»
Мы двинулись дальше. Окраина Чернавы оказалась не занятой: они боялись нас, а мы их... Большевистская пехота заняла лишь половину Чернавы, по тому берегу речки. Партизаны-алекссевцы осторожно пошли вперед и залегли между домами по этому берегу речки. Началась по Чернаве частая, беспорядочная ружейная стрельба. А наши пушки били по окраине, занятой красными, и по опушке леса. Я корректировал стрельбу с чердака здания школы, но нигде не обнаруживал ясной цели. Откуда-то из леса, на далеком прицеле, большевистская батарея вела беспорядочный огонь по занятой нами окраине и по полю, где были наши зарядные ящики. Там же стоял обоз алексеевцев и пулеметная команда поручика Сергеева.
Я наблюдал, как Сергеев «воспитывает» свою молодую пулеметную команду из курских гимназистов: он
не увозил пулеметы из зоны гранатного обстрела и ругался, когда замечал, что кто-либо из команды «кланяется» гранатам.
Так продолжалось целый день. Я надеялся, что к ночи мы пойдем на какой-нибудь хутор, но ошибся; появился исчезавший куда-то поручик Соломон и объявил, что ночевать мы будем тут же, на краю Чернавы, а завтра, на рассвете, со стороны Ливен подойдут мар- ковцы и мы перейдем в наступление. На рассвете я был снова на чердаке школы и оттуда начал вести стрельбу, подготовляющую предстоящую атаку. Гранаты глухо рвались на окраине Чернавы и на опушке леса; в бинокль можно было рассмотреть какие-то повозки. С волнением я увидел, как по балке, слева от Чернавы, движется колонна марковцев и, рассыпаясь в цепи, обходит Чернаву. Вспыхнула торопливая и беспорядочная оружейная и пулеметная стрельба. Марковцы ворвались в город. Было ясно видно, как от речки и с окраины Чернавы к лесу бегут группы красных и несутся их повозки. Наши пушки прямой наводкой начали беглый огонь, подбадривая бегущих в лес.
Победа была за марковцами. Широкоплечий марковский полковник подъехал к штабу Сводно-стрелкового полка. Он, очевидно, с утра хватил «спиртяги», ибо, как вепрь, налетел на командира сводных стрелков, обрушив на него потоки ругани: «Почему вы, мать вашу, не атаковали одновременно с фронта?.. Мы бы их всех взяли голыми руками!.. Из-за вас я взял лишь триста пленных!»
Мы пошли вперед через город, а позади все еще слышались крики и ругань полковника. Разгром красных был все же ощутимый. Улицы и дворы были по-