Ураган

Ли-Бо Чжоу

Несколько дней назад одна его родственница прислала ему из уезда Бинся письмо, в котором сообщала, что к ним уже приехала бригада, то есть коммунисты, которые призывают бедных крестьян к расправе с помещиками, к разделу помещичьей земли, имущества и домов. Никто не знает, что они еще выдумают.

Получив это письмо, Хань Лао-лю уже подготовился к приезду бригады. Дележа земли и домов он не боялся: «Ветер землю не сдует, а вода не снесет». Пусть берет кто хочет. Все равно настанет время, и помещик потребует ее обратно. Кто посмеет тогда не вернуть ему хотя бы одной грядки?

Что же касается дома — хотел бы он, Хань Лао-лю, поглядеть, у кого это хватит храбрости проникнуть за черные ворота. Чего он действительно опасался, так это конфискации имущества. Вот почему два его экипажа уже седьмой день без передышки сновали то в уездный город, то на станцию Имяньбо. Но они не успели перевезти и половины того, что надо было укрыть. Кто же мог думать, что эта проклятая бригада явится так скоро!

— Значит, приехали? — переспросил помещик, словно все еще не веря сообщению. — Сколько человек? Где остановились?

— Человек пятнадцать. Остановились в школе…

Обычно торговец пирожками не смел сидеть в присутствии помещика, но теперь, почувствовав, что в нем нуждаются, он непринужденно сел на кан и добавил:

— У всех маузеры, браунинги и винтовки.

Хань Большая Палка, уже успевший несколько оправиться от неожиданности, предупредил:

— Смотри, теперь будь осторожнее…

— Я знаю, дядюшка, все знаю… — вполголоса отозвался торговец пирожками.

Звали этого человека Хань Ши-цай, а так как его маленькая голова сидела на непомерно вытянутой шее, за ним утвердилась кличка Длинная Шея. Он состоял в родстве с Хань Лао-лю, приходясь ему племянником, и был хитер не меньше своего дяди.

Раньше Длинная Шея жил в довольстве, но, питая излишнее пристрастие к женщинам, картам и опиуму, постепенно обеднел. Последние годы он так нуждался, что не имел денег даже на курение, и ему приходилось впрыскивать себе раствор опиума под кожу, отчего на руках появились темные пятна и желваки. Он похудел, шея у него еще больше вытянулась.

В девятом году царствования Кандэ дела у Длинной Шеи пошли совсем скверно. Не на что было купить даже новый шприц.

Недолго думая, он продал жену в публичный дом в городе Шуанчэнцзы. Из-за этого ему, правда, пришлось подраться с тестем, но он перехитрил простоватого родственника и даже оказался в выгоде. Во время потасовки Длинная Шея сам нарочно порезал себе руку, упал и поднял крик, что его убивают. Перепугавшийся тесть, чтобы избежать неприятностей, откупился. На этом распря и закончилась.

После продажи жены Хань Длинная Шея занялся перекупкой старья и торговлей пирожками. Однако денег все же не хватало ни на опиум, ни на еду. Хань Лао-лю изредка что-нибудь дарил племяннику, и Длинная Шея стал его верным псом.

Жители деревни Юаньмаотунь говорили: какое бы темное дело ни затевал Хань Лао-лю, без Длинной Шеи ему не обойтись.

— Ничего, Ши-цай, как они ни важничают, долго им не продержаться, — вновь заговорил помещик, стараясь ободрить племянника, а больше всего самого себя.

— Что и говорить, — подтвердил Длинная Шея.

— Но теперь нужно быть особенно осторожным: как бы они не узнали,

что ты со мной заодно. Помни, что я и твоя тетка одной ногой стоим в могиле. Не возьмем же мы имущество с собою в гроб. И если его удастся сохранить, разве не получишь ты своей доли? Только будь начеку: коммунистов не легко провести. Во времена Маньчжоу-го один из них, Чжао Шэн-чжи [8] , тут такое натворил, что у командования Квантунской армии голова кругом пошла.

8

Чжао Шэнь-чжи — командующий третьей партизанской армией, действовавшей в Маньчжурии против японцев. Таких армий в Маньчжурии насчитывалось свыше десяти. (Прим. перев.)

Хань Лао-лю помолчал, а затем деловито осведомился:

— У тебя в чем сейчас нужда?

— Кое-как перебиваюсь, — пробормотал Длинная Шея, — однако…

— Поди-ка сюда! — крикнул Хань-шестой так, чтобы было слышно в соседней комнате.

На голос вышла старшая жена, похожая на финиковую косточку: с толстой серединкой и заостренными концами. Она была одета в черный шелковый халат. В зубах ее дымилась трубка с длинным чубуком из зеленой яшмы.

Племянник тотчас вскочил и почтительно поклонился:

— Тетушке…

Хань Лао-лю, зажигая опийную лампу, спросил:

— Деньги, которые позавчера принес Ли Чжзнь-цзян, остались еще?

— Немного осталось, мелочь какая-то, — скрепя сердце буркнула Финиковая Косточка.

— Принеси и отдай Ши-цаю, — распорядился муж.

— Не надо! Не надо!.. Тетушка, не беспокойтесь… — запротестовал Хань Ши-цай.

Но двигался только его язык. Сам же Длинная Шея не сделал ни шагу, чтобы остановить тетку. Когда Финиковая Косточка принесла пачку денег и опустила в карман его пожелтевшей куртки, он весь просиял и, бормоча слова благодарности, заторопился уходить.

— Уходишь… — сказал Хань Лао-лю. — Не забудь только передать Ли Чжэнь-цзяну и Тянь Вань-шуню, чтобы зашли ко мне.

Он снова примостился к опийной лампе, а старшая жена, усевшись на кане, принялась ворчать. Она была всем на свете недовольна и особенно ненасытностью своего бедного родственника. Уж очень он зачастил последнее время, и карман у него, как бездонная яма: сколько ни клади — все мало!

— Ходит и ходит, — приговаривала Финиковая Косточка, — и раз за разом, как дикая кошка, кур таскает. Рад, что у него шея такая длинная — есть на чем бесстыжей башке держаться.

Хань Лао-лю, заслышав на дворе шаги, прикрикнул на жену:

— Много ты понимаешь! Только и разговору, что про деньги. Иди скорее: там кто-то пришел.

Финиковая Косточка послушно поднялась и вышла.

Появился человек в остроконечной соломенной шляпе и рваной синей куртке. Он был уже стар. Лоб и виски его бороздили глубокие морщины, а запыленная козлиная бородка походила на свалявшуюся кудель.

Войдя в комнату, человек обеими руками робко снял шляпу, приблизился к кану и закивал: