Ураган
Шрифт:
— Вот это улика! — воскликнул Го Цюань-хай. Созовем собрание и допросим помещика.
X
Теперь уже почти вся деревня поднялась на борьбу с помещиками.
Списки, составленные Добряком Ду, воочию убедили крестьян, что сопротивление врага не сломлено и он еще замышляет контрреволюционный переворот. Ненависть к помещикам усилилась. Бедняки в один голос заявляли, что нужно отнять у них оружие, иначе покоя людям не будет.
Снова день и ночь
Однажды вечером, через несколько дней после того как были обнаружены списки, в правлении крестьянского союза зажгли большую лампу. В комнате стоял шум, люди с нетерпением ожидали, когда наконец приведут помещика Ду. Напрягая голос, старик Чу старался всех перекричать:
— Не добьемся — и не надо! Отправим в уездную тюрьму — и конец! Хлопот меньше будет.
Го Цюань-хай, посоветовавшись с активистами, послал Дасаоцзу и Лю Гуй-лань уговорить младшую сноху Ду, чтобы та сказала, где спрятано оружие. В этот момент раздались возгласы:
— Пришел! Пришел!
За окном блеснул свет фонаря, и через минуту милиционер втолкнул толстяка в комнату. Лицо помещика было бледно. Он пошатывался, с трудом держась на ногах. Два дня назад Добряк указал еще на три тайника с вещами, рассчитывая, что, отдав это имущество, он наконец избавится от расспросов об оружии. Но теперь от него требовали именно оружие — и ничего больше.
Лампа в клубах табачного дыма, плавающего под потолком, походила на луну в темных облаках.
— Старый черт! Всегда улыбаешься, а сам камень за пазухой прячешь! — крикнул кто-то из присутствовавших, обращаясь к помещику.
Немало выслушал в этот вечер Добряк Ду. Ему припомнили даже такое, о чем он уже давно успел забыть.
Наконец подошел Го Цюань-хай и стал терпеливо втолковывать помещику, что, если тот отдаст свой маузер, ему сбросят остаток долга крестьянам.
Добряк хотел было что-то сказать, но осекся и опустил глаза.
— Попробуй ты, может, у тебя выйдет… — шепнул председатель на ухо старику Суню.
Возчик подошел к помещику и решил сперва взять его лаской и уважением:
— Все мы добрые люди, и сердца у нас, как у Бодисатвы.
Помещик покосился на улыбающееся лицо своего бывшего батрака, на его прищуренный левый глаз и ничего не ответил.
— Послушай меня, — неторопливо продолжал старик Сунь. — Мы много лет связаны вместе: ты — хозяин, я — твой батрак. И что у тебя есть — мне все известно. Ведь у тебя еще при Китайской республике оружие водилось. Во время освобождения Маньчжурии был у тебя маузер. Скажи скорей, где он, отпустим тебя, и ты станешь честно трудиться.
— Да у меня же ничего нет. Что мне говорить?
— Ты опять за свое! — с укором сказал Сунь. — Да если бы у тебя не было оружия, чем бы ты стал охранять свои четыре башни?
Добряк Ду долго
— Был у меня раньше один дробовик, а больше ничего нет…
— А где этот дробовик? — оживился Чжан Цзин-жуй.
— Давно сдал властям.
— Каким таким еще властям? — поинтересовался возчик.
— Еще во времена республики сдал…
— И почему это у тебя такая бестолковая башка? — воскликнул возчик. — Как ты не понимаешь, что только наша Восьмая армия и демократическое правительство могут называться настоящей властью?
Чжан Цзин-жуй, боясь, что Сунь опять заведет старую песню и разговор свернет в сторону, попробовал было вмешаться, но Добряк уже ухватился за последние слова возчика:
— Правильно, правильно, старина Сунь, у меня действительно бестолковая башка! Но в дальнейшем, я клянусь тебе, обязательно исправлюсь. Я отдал все золото, чтобы пойти за крестьянским союзом по революционному пути и служить народу…
Раздался хохот, посыпалась брань.
— Бросьте зубоскалить! — крикнул Чжан Цзин-жуй. — Добряк, если ты действительно решил исправиться, то мы это приветствуем. Но ведь, прежде чем идти по революционному пути, нужно сдать оружие.
— Соседи! Да откуда у меня быть таким вещам? Помилосердствуйте… — взмолился помещик.
— У тебя не только винтовки, но и маузер есть, — заметил старик Чу.
— Клянусь, маузера никогда не было.
— Нету, говоришь, маузера, — заговорил старик Чу, придвинувшись вплотную к помещику. — А что твой сын в сапог прятал? Короткоствольный маузер! Об этом вся деревня знает.
— Да у меня ничего нет, — снова нудно заговорил толстяк.
Старик Чу весь побагровел:
— Так-таки ничего и нет? Ладно! Будет нам с тобой канителиться. Веди его!
Чжан Цзин-жуй угрожающе щелкнул затвором. Добряк Ду так перепугался, что у него даже физиономия перекосилась.
— Мы давно уже все проверили! — крикнул Чу. — У тебя и винтовки и маузер есть! Раз ты их спрятал, значит решил контрреволюцию разводить. Что будем с ним делать? — обратился он ко всем.
— Вяжи его!
— Посадить в кутузку!
У Цзя-фу обеими руками толкнул помещика в спину.
— Ой, мама, мама! — вскрикнул Добряк Ду. — Не надо пугать! Не надо пугать… У меня одышка… Прямо в глазах потемнело!
Помещик повалился на кан. Его подняли, принесли воды и стали отпаивать.
Чжан Цзин-жуй ударил прикладом об пол и злобно выругался:
— Чего притворяешься? Если не скажешь — расстреляем, обязательно расстреляем!
Молчавший до сих пор Го Цюань-хай вынул изо рта трубку и миролюбиво заговорил:
— Ты лучше признайся, Добряк. Скажешь — всем неприятностям конец, а станешь запираться, только хуже будет.
Лицо Ду исказилось плаксивой гримасой:
— Что мне сказать? Ведь и золото и серебро — все отдал…