Уральский вариант
Шрифт:
Но тут поручик неожиданно заметил, как по рельсам железнодорожного пути, в охране которого и состояла его основная обязанность, движется поезд.
Он двигался очень медленно, труба паровоза не дымила, в окнах пассажирских вагонов света не было.
Поначалу поручик подумал, что это приехал долгожданный бронепоезд с подмогой. Но почему-то ни одной бронированной части у бронепоезда не было, поэтому мысль о бронепоезде пришлось отвегрнуть как неправильную.
Ржевский шумно рыгнул, чтобы собраться с силами,
Поручик ругнулся и пополз обратно в дом.
На полу в гостиной, подложив под голову телевизор (о Боже, какой телевизор?!), чтобы не жестко было спать, храпел Пьер Безухов в грязных исподниках.
– - Петя!
– позвал поручик, тыкая Пьера в жирный бок. Из бока Безухова раздавался такой подозрительный звук, как будто бы это был барабан, и в него били специальной барабанной палочкой.
Ржевский собрался с силами и крикнул что-то Пьеру в ухо.
Тот моментально вскочил и набил себе здоровую шишку на лбу об неподходяще подвернувшийся камин.
– - Где моя баба?
– спросил он первым делом пьяным голосом, оглядывая окружающую его местность.
– - Какая?
– - Наташка...
– - Я почем знаю, - поручик смущенно потупил взор.
– - Ну, хрен с ней!
– - Как - с ней?!
– - Да я не в том смысле, солдафон паршивый...
– - Сам солдафон!
– - Я?!
– - Ты!..
. . .
Когда драка прекратилась, Пьер оказался наверху, держа для безопасности Ржевского за горло. Тот хрипел и старался вырваться.
– - Чего ты завыпендривался?
– поинтересовался Пьер миролюбиво.
– - Поезд!
– сказал Ржевский хрипло.
– - Иди ты! Где?
– - На железной дороге... Пусти же, жирная свинья!..
Пьер отпустил поручика, тот принялся откашливаться и выглянул в окно.
Поезд, на счастье Ржевского, далеко не уехал и уже совсем остановился.
– - М-да-а-а-а...
– протянул Безухов.
– На бронепоезд непохоже... Может, красные?
– - А он у них на запасном пути, - заявил Ржевский резонно.
– - Кто?!
– - Их бронепоезд. Стоит. И люди мирные...
– - Бред какой-то, - заметил Безухов.
– Ты там уже был?
– - Где?
– - Ну, в поезде?
– - Что ж я, самоубивец!
. . .
– - Ой, погано мне... Ой, погано...
Василий Иванович сидел на полу почтового вагона и держался обеими руками за раскалывающуюся голову. Ему казалось, что голов у него две, причем большая из них почему-то внутри...
– - Спирт, видать, погань...
– сказал Василий Иванович. При упоминании спирта его чуть не стошнило.
– Это ж надо, - пожалел он сам себя.
– Целое ведро выжрал!
– - Оо-о-ох...
– раздалось из-за печки-буржуйки.
– -
– позвал Василий Иванович неуверенно.
– - Я-а-а-а...
– - Ты жив?
– - Не знаю... Вроде, жив... О-о-о-х, башка болит...
– - А Фурман где?
– - Кто ж его знает... Проблевался и спит, наверное, где-нить... О-ох, хреново...
– - Хоть бы рассолу жахнуть...
– замечтался Василий Иванович.
– Я ж тебе говорил, занюхивай...
– - Чем? Там не было ни хрена...
– - Чем-чем... Да хоть носками. Все одно запах повывендрится...
Со стороны выхода раздались гортанные звуки. То есть, это была не норманнская речь немецко-фашистских оккупантов, до которых еще далеко, а это застенчиво, чтобы никому не помешать, блевал Дмитрий Андреич Фурманов, легендарный политрук и т.д.
– - Эк заливается, сердешный, - умилился Василий Иванович и попытался встать на ноги. Это ему удалось с трудом.
Пошатываясь, Василий Иванович вывалился из почтового вагона и вскоре где-то в ночной тиши стрекотание психованных сверчков смешалось с журчащими звуками.
Начдив вернулся назад немного посвежевший и застегивающий галифе.
– - И вот, однако ж, вопрос, - сказал он.
– Иде ж мы все щас того, то бишь находимся?
– - Ой, Василий Иваныч, давай проспимся, - предложил Петька.
– И так в башке фигармония и хренсерватория, а ты какие-то находимся...
– - Это верно, - сказал начдив.
– Но покамест ты будешь дрыхнуть, мы заедем незнамо куда, а там...
– - Не заедем, - сказал политрук, вползая в купе.
– Паровоз встал, а как его того, не знаю...
– - Что ж ты глядел!!!
– - Пьян был, Василий Иваныч... Ну вы ж сами в меня ведро за ведром вливали, говорили еще "Пей, оглоед".
– - Оглоед - не спорю, - сказал Василий Иванович.
– А за паровоз тебе того, строгий-престрогий сам знаешь кто... То есть, что. И чтоб щас сразу выяснил, где... То есть, мы. Это приказ.
Политрук вздохнул и вывалился наружу.
До утра он не появлялся.
Едва рассвело, Василий Иваныч, достав свою любимую саблю, уселся напротив отполированного самовала и начал основательно бриться, в смысле, делать так, чтобы выглядеть перед дамами (если оные предвидятся) не совсем заросшим, а немного.
. . .
В доме архиерея матерились.
Поручик Ржевский и Пьер Безухов не могли решить, кто первый пойдет на разведку.
Перепалка продолжалась уже третий день.
. . .
Когда в поезде кончилось все, что можно было съесть, включая ананасы и запасы рябчиков, Василий Иванович заявил, что пора принимать решительные меры и недвусмысленно посмотрел на Петьку.
Петька же заявил, что насчет мер он уже решил, на том и порешили.
За хавкой послали Фурманова.