Уран для Хусейна

Паркин Геннадий Иванович

Трофейная волына придала мне уверенности, и, вскинув ствол на уровень косоглазой головки, я рявкнул:

— Замри, падаль! — маленько даже любуясь собой со стороны. Но, должно быть, следовало тут же перевести это на китайский или пес его знает какой язык, а так этот ниндзя, кажется, ни хрена не понял и грозной команды не выполнил. Наоборот, круто развернувшись, он махнул рукой, и мое оружие звякнуло о батарею парового отопления. Что интересно, махнул косоглазый всего раз, мне же досталось дважды, вместе с отбитой кистью правой руки онемело левое плечо. Но Князь момент не упустил, я пострадал не напрасно. Разметнувшись над останками серванта, Витька рубанул ребром ладони по узкому плечу. Нунчаки отправились за пистолетом, а Князь пошел работать

всеми сорока восемью конечностями, гвоздя второго визитера почем зря. Тот, однако, все не сдавался, сумел даже в оборотку пнуть Витьку ногой в коленную чашечку и нанести несколько стремительных ударов по корпусу, от которых Князь с трудом, но сумел уйти. Помогли ему стены родного дома, вернее, домашняя мебель. Косоглазый задел ногой массивный обеденный стол, чуть замешкался и не успел блокировать прямой удар под сердце. Зато узкие глаза закатить успел, удар ногой по почкам вряд ли почувствовал и безмолвно затих на истерзанном ковре.

В соседней комнате раздались какие-то звуки. Князь осторожно приоткрыл дверь, и я услышал слабый старческий голос:

— Ви-итенька, сыно-ок…

На широкой двуспальной кровати лежала худенькая белая-белая старушка, протянувшая дрожащую руку в сторону изменившегося лицом Князя.

— Мама. — Он шагнул вперед и прижался щекой к слабой морщинистой руке. — Мама, я приехал.

Мама попыталась присесть, но только охнула и, прижав ладонь к груди, завалилась на бок.

— Мама, что случилось? Сердце? — Витька присел на кровать и, поймав материно запястье, принялся прощупывать пульс.

— Они ночью приехали, — мать говорила, так и не раскрывая глаз, еле слышно, но внятно, — сказали, что от тебя, и я впустила. Всю квартиру перерыли, искали письмо какое-то… Я не знаю… Когда в дверь позвонили, здоровенный такой потребовал, чтобы я отворила… А я знала, чувствовала, что это ты звонишь, за тебя боялась… Они же убийцы настоящие. Витя, Витенька, — она заплакала, и у меня тоже что-то кольнуло в груди, — побереги себя, дай мне помереть спокойно.

Витька рассеянно посмотрел на меня, я на Витьку. Старушка вдруг слабо охнула, отвалилась на мокрую от слез подушку и затихла.

— «Скорую» надо, — поискал я глазами телефон. Князь кивнул и помчался в прихожую. Через несколько секунд оттуда донесся непонятный грохот, и, вспомнив об оставленном под телефонной полкой детине, я выскочил из спальни. В тот же миг хлопнула высокая дверь, а из прихожей прямо на меня, шатаясь и обхватив ладонями голову, выбрался Князь, качнулся и рухнул на пол, ткнувшись окровавленным лбом в ноги так и не ожившему азиату.

Я подхватил ножку разбитого стола и вылетел в прихожую. Одна из створок входной двери мерно покачивалась на единственной уцелевшей петле, постукивая о косяк, мордоворота в кожанке на полу не наблюдалось. На коврике под дверью валялась трехкилограммовая гантеля, видимо, ею-то оклемавшийся мордоворот Князю по лбу и пстрикнул.

Преследовать сбежавшего смысла не было, я кинулся в гостиную, где застал уже стоявшего на коленях Витьку.

— Чем это он меня? — озабоченно щупал он голову. — Гранатой противотанковой, что ли?

— Снарядом спортивным. — Я сбегал на кухню, намочил полотенце и вернулся. Витька уже поднимался на ноги, но соображал слабовато. Сунув ему компресс, я помчался в прихожую и набрал 03. Ответили по-эстонски, с явной неохотой перешли на русский язык, но адрес, который я, к счастью, помнил наизусть, записали. Дабы ускорить приезд «скорой», пришлось сказать, что мотор прихватило у нагрянувшей из Америки бабушки-миллионерши, и пообещать за скорость премию в СКВ.

«Скорая» увезла Витькину мать в клинику. Врач, оказавшийся, к слову, русским, скептически покивал, выслушав сказку о подготовке к ремонту, отчего квартира выглядит несколько странно, поколдовал над так и не пришедшей в сознание старушкой и велел санитарам грузить ее в машину. Князь спустился с ними на улицу, сунул доктору жменю купюр и попросил определить мать в больницу

получше, сразу же сообщив в какую. Когда он возвратился, мы выволокли из туалета надежно связанного бельевой веревкой пленного азиата и приступили к допросу.

Восточный умелец оказался вьетнамцем. Князь, не забывший хайфонского детства, тотчас защебетал на этом удивительном языке, по-моему, состоявшем из одних звенящих мягких звуков. По-русски вьетнамец говорил не ахти, хотя все понимал, так что языковой барьер допросу не мешал.

Звали косоглазого Го и еще как-то, но для удобства я тут же перекрестил его в Гошу. Как и следовало ожидать, работал он на Щетину, состоял при боссе кем-то вроде телохранителя. Услыхав об этом, я посоветовал Князю припомнить, чему учили папины разведчики, применить к Гоше тридцать третью степень устрашения и расколоть до упора. Но Витька повел себя иначе. Его вдруг страшно заинтересовало, где Го учился кунг-фу или какой-то там еще хреновине, кто его сэнсэй и все такое. Сперва Гоша отвечал с неохотой, однако Князь прочирикал какой-то удивительно сладкий монолог, и тут произошло неожиданное. Только что мечтавшие прикончить друг друга противники чуть целоваться не начали, а уж счастье на их оживленных мордах сияло лучезарным светом. Оба то и дело поминали своего ненаглядного учителя, имя которого живо напомнило мне название снотворного препарата седуксен. Насколько я понял, Гоша приехал в Союз три года назад, работал на «ВЭФе», точнее числился, промышляя в основном рэкетом своих же земляков-коммерсантов. Щетина оценил его боевые качества с год назад, и с тех пор Гоша работал на нашего ворога. Вчера он вместе с Арвидом, тем самым сбежавшим мордоворотом, получил приказ выехать в Таллинн, обыскать Витькину квартиру и постараться отыскать какое-то очень необходимое Щетине письмо. Заодно постараться прихватить Витьку, если он живым доберется до отчего дома. Щетина, правда, дал понять, что в Таллинне Князь вряд ли появится, надеялся, гад, на стрелка из «БМВ». Обо мне Гошу с подельником не информировали, Щетина понятия не имел, что Князь будет не один.

Выслушав Гошину исповедь, Князь снова замяукал по-вьетнамски, судя по всему, предлагая своему собрату по хайфонской альма-матер какую-то авантюру. Гоша внимательно выслушал, маленько поразмышлял и залопотал, прижимая руку к сердцу.

— Считай, нашего полку прибыло, — показал Князь на вьетнамца, кладя руку мне на плечо. — Вот тебе и новый кент. Пожмите руки и познакомьтесь.

— Ты рехнулся, — покрутил я пальцем у виска, — сегодня он Щетину продал, завтра тебя сдаст с потрохами. Подумаешь, в одной балетной школе ногами дрыгали.

Князь глянул на меня с оттенком сострадания и покачал головой:

— Ошибаешься, но это простительно, ты ведь Востока не знаешь. Пойми, нам с ним, — кивнул он на притихшего Гошу, — внушали одни и те же истины, привили общую мораль… Учитель для нас обоих больше, чем просто тренер. И если судьба свела, противостоять друг другу мы не имеем права. Я ему все объяснил, и он принял нашу сторону. Тем более, материальный стимул имеется. Я ведь свои деньги Щетине дарить не собираюсь, наоборот, еще и его пощиплю.

— А что за письмо они искали? — вспомнил я, особо новому компаньону не радуясь. Хрен их, этих хитромордых азиатов, знает. Сегодня так, завтра эдак, послезавтра еще как-нибудь. Витька часто повторял сентенцию Будды, мол, жизнь есть осознанное страдание. Теперь-то я точно осознал — страдануть мне с ними придется, сомневаться нечего.

Услыхав о письме, Князь вздрогнул и встал. Мы прошли в прихожую. Притащив из ванной маленькую складную лесенку, Витька полез на антресоли, что-то там минуты три курочил и наконец спрыгнул на пол, прижимая к груди пыльный черный кейс. Воротившись в гостиную, он щелкнул замками и вытряхнул на чудом уцелевший при погроме журнальный столик два пластиковых пакета. Из одного выскользнул макаровский ствол, весь в ружейной смазке, а во втором оказались плотные пачки четвертных билетов, толстенный пресс долларов и сложенный вдвое старый конверт.