Уравнение со всеми известными
Шрифт:
— За страдания мы его теперь полюбим, — заключила Настя. — А всегда был такой суровый, прям сверхчеловек.
Анна накануне несколько раз звонила и знала, что роды будут не скорыми. Вере делали обезболивание и давали снотворное. Анна поднялась в родильное отделение. Схватки у Веры уже шли с интервалом в пятнадцать минут. Держалась она молодцом. Тихо попросила Анну:
— Уведи Костю. Боюсь, что у него будет разрыв сердца.
У себя в кабинете Анна поставила перед Костей чашку с кофе и заставила съесть бутерброд.
— Мне Вера рассказывала, что в повести какого-то, не помню, латиноамериканского
— Жизненная история. — Костя торопливо глотал горячий кофе. — Ань, ведь она не очень страдает? Вася Климчук — отличный анестезиолог?
— Отличный. И Елизавета Витальевна отличный специалист, и Маша Овчаренко — замечательная акушерка. Только ты, оказывается, скрытый невротик и психопат. В конце концов, кто у нас психотерапевт? Ты или я?
— Разве я? Анна, это самый тяжелый момент в моей жизни!
— Он же самый счастливый. Через два часа ты станешь отцом. Костя, давай ты не будешь присутствовать при родах?
— Ни за что! Я все-таки врач!
— Разве ты? — вернула ему Анна вопрос. — Тогда только через инъекцию реланиума. Пусть Маша сделает тебе укольчик. А то начнешь в самый ответственный момент валиться в обмороки — мне там бригаду реаниматологов держать негде.
Костя, как и все в родовой палате, облаченный в халат, бахилы, с лицом, закрытым маской, из-за спин акушерки и врача не видел момента рождения сына. Только красное, искаженное невероятным напряжением потуги лицо Веры. Что-то мокрое, членистоногое оказалось в руках Елизаветы Петровны. Послышался шум отсоса — из носа младенца отсасывали слизь. Шлепок — и тонкий пронзительный крик.
— Подойдите, Константин Владимирович, — пригласила Елизавета Витальевна и протянула ему малыша.
Костя уставился на него и испуганно затряс головой — маленькое орущее создание было страшно взять в руки.
— Костя, ну что он? — Вера, тяжело дыша, вытягивала шею.
— Ну, смелее, — Елизавета Витальевна взяла одну Костину ладонь, подложила, ее под головку малыша, другую — под спинку, — шагните. — Она заставила его склониться к Вере.
— Костя, ну что он? — повторила Вера.
— Потрясающе! — К Косте вернулась речь. — Человек! Человечище! Верочка, он на тебя похож, красивенький.
Теперь Елизавете Витальевне пришлось уже уговорами и силой отнимать у него младенца и отгонять от роженицы.
— Дайте обработать! У нас еще второй на подходе!
За долгую профессиональную жизнь Елизавете Витальевне довелось принять сотни детей — у цыганок и у детей членов ЦК КПСС, у пятнадцатилетних девчонок и у пятидесятилетних, впервые рожавших женщин. Елизавета Витальевна никому бы не призналась, что каждый раз первый крик ребенка вызывал у нее восторг буквально физиологический. Елизавета Витальевна слышала о коммерсантах, которые успехи в бизнесе ставили выше сексуального удовольствия, — и жалела их, бедняжек. Она помнила восторги любви в молодости, но они прошли, а этот восторг не терял своей остроты. Она даже испытывала некоторую неловкость перед врачами других специальностей: словно обманула коллег и выбрала себе самое лучшее. Разве можно сравнить — прыщик залечить
Они принимали второго ребенка.
— А вот девочка! — объявила акушерка Маша.
— Как девочка?? — одновременно воскликнули Костя и Вера.
— Неужели недовольны? — усмехнулась Елизавета Витальевна.
— Можем обратно вложить, — подхватила Маша, — авось рассосется.
Ультразвук хорошо показывал только одного мальчика, второй ребенок лежал спинкой. Решили, что близнецы — мальчики. И вдруг такой сюрприз! Вера и Костя смотрели на ребенка и не могли поверить своему счастью. И мальчик и девочка — королевская пара!
— Верочка! Какая ты у меня умница! Как хорошо, что ты много ела!
— И это говорит врач! — рассмеялась Елизавета Витальевна, которая постоянно журила Веру за лишние килограммы. — Уж скорее вы, папаша, отличились.
— Костенька! — проговорила Вера охрипшим голосом. — Какой ты умница!
Она удивлялась тому, что находит силы говорить, думать — вообще существовать. То чудовищное напряжение, которое потребовалось, чтобы через боль вытолкнуть из себя младенцев, казалось, должно было вывернуть всю ее наизнанку. Вера не могла шевельнуть рукой от усталости, но в то же время не хотела, чтобы от нее уносили детей. Однажды на даче она увидела, как щенилась собака.
Новорожденных слепых щенят собака истово облизывала — переворачивала их с живота на спину, умывала своим длинным языком и подталкивала к соскам. Вере вдруг захотелось сделать нечто подобное: если не облизывать их, то гладить, трогать, целовать, приложить к груди. Она сейчас же встанет и пойдет за детьми, которых уносят. Как спортсмен, который рухнул на финише, но, услышав, что он чемпион, вскочил, ликуя от счастья.
Елизавета Витальевна отлично знала, что происходит с Верой. Через несколько минут молодая мать снова почувствует страшную усталость.
— Идите, голубчик! — Елизавета Витальевна решительно выпроводила Костю. — Дальше ничего интересного для вас не будет. А нам еще несколько шовчиков надо наложить.
В детскую Костю тоже не пустили. Под насмешливо понимающими взглядами медперсонала он слонялся по коридору и дождался, когда Веру на каталке повезли в палату. Она чуть приоткрыла глаза и слабо улыбнулась ему. Костя помог сестричке переложить жену на кровать. Родив двух малышей, Вера почти не похудела, только ее тело стало мягче и рыхлее. Она не спала, держала Костю за руку, но глаза у нее были закрыты — усталость, возбуждение и лекарственные препараты, которые ей вводили, порождали в мозгу причудливые картинки.
— Где тут наша мать-героиня? — В палату вошла Анна. — Молодчина! — Она поцеловала Веру, которая открыла затуманенные глаза и улыбнулась. — Подпольщики! Всех перехитрили — мальчик и девочка! Детки отличные. Два килограмма триста и два двести — отличный вес для двойни.
— Ты их видела? — спросила Вера. — Что они сейчас делают?
— Бегают по комнате, — рассмеялась Анна. — Спят, естественно. Педиатр их уже смотрела. Все рефлексы в норме, никаких отклонений. У мальчика такое выражение лица, — Анна насупила брови, зажмурила глаза и вытянула губы трубочкой, — недовольное, строгое. А у девочки губка вперед — капризуля будет.