Урбанизатор
Шрифт:
Вот где разница! У киллера — контроль после, у меня — до.
Лучше бить копьём в лицо. В глаз. Это наверняка. Даже если ещё живой, если прикидывается, притворяется — перестанет. Однако большинство лежат на животе или на боку. Умершие мгновенно, убитые сразу — в сердце, в голову — падают по-разному, чаще на спину. Но таких мало. Обычно у человека есть ещё время и силы, чтобы как-то… Инстинктивно наиболее удобная поза — поза эмбриона. В неё и сворачиваются. Тогда удобнее бить за ухом или в основание черепа. Но всякие… шлемы, местные варианты боевой горжеты — часто мешают. Можно — по-павианьему. Но подобраться неудобно.
Вот и хорошо, вот и… гарантированно.
Временами меня охватывает ужас. Ужас от самого себя, от дела, которым я занимаюсь. От той «расчленёнки», которая образно называется «вырезание стрел на поле боя», от методичного убийства беспомощных людей, которая есть часть обычного здесь «сбора трофеев после победы».
Ведь я же «эксперт по сложным системам»! Взрослый цивилизованный мужчина! С «комком нервов» и «средиземноморским загаром»!
Был. Когда-то. «Загар» — «сошёл». Вместе с кучей понятий, представлений, табу, которые казались незыблемыми, казались частью меня самого, моей души.
Анна Франк в своём дневнике отмечает, как через несколько дней после начала оккупации у их знакомых украли велосипеды: «Голландцы лишились своей знаменитой честности».
«Навыки, оказавшиеся неуместными и отмершие за ненадобностью».
«Неадекватность» — симптом многих заболеваний. Шизофрении, Альцгеймера, диабета, беременности… Я — нет. Я — адекватен. Я старюсь соответствовать окружающему меня человечеству. Вести себя уместно. Без шизофрении, беременности и прочего. Хорошо делать необходимое, обычное здесь мужское дело — убивать беспомощных раненых людей.
Впрочем, почему — «мужское»? Женщины тоже хорошо это делают:
«Но если ты ранен и брошен в песках И женщины бродят с ножами в руках Нащупай курок и нажми впотьмах И к богу ступай. Ступай солдат королевы».Что ты смотришь на меня, парень? Со смертной тоской во взоре. «Курок» не нащупать? А и не надо — я тебя так… не больно — копьём в глазик. Прямо в этот твой… взор. Как здесь принято.
«С волками жить — по-волчьи выть».
Вою. Адекватно. Своим предкам.
Я вот чего не понимаю: в первой жизни видел немало мальчишек, и не только малолетних, которые в совершенном восторге рассуждают о войнах, о средневековых — в частности. Как это здорово, красиво, героически… И как бы хотелось бы… ну типа… поучаствовать. Я не про реконструкторов — про реал. Вообразить… а лучше — попасть. Красота! Мечта! Счастье!
Подросток может попасть в средневековую битву только в роли отрока-оруженосца. Вот это, то чем я сейчас занимаюсь: дорезание и обдирание — одно из его основных занятий. После чистки коня, поиска проституток и подставляния спины при посадке господина в седло.
Вы победили? Рыцари пошли обмывать и хвастать? — Вперёд! На поле боя за трофеями. Основной, наиболее массовый объект вашего внимания — сапоги. Что здешние сапоги, даже в мирных условиях,
Русский кирзач — уникален. Не только кирзовым голенищем, но и его кроем. У него один шов. Русские гражданские сапоги до Первой мировой, или прусские армейские времён франко-прусской — двухшовные. Поэтому сделать «гармошку» на кирзаче… можно. Дембеля добиваются желаемого складчатого эффекта в несколько заходов с горячим утюгом и под прессом. Потому что голенище упорно держит форму трубы.
Здесь таких нет. Европейские рыцари вообще в железных тапочках воюют, «саббатоны» называются.
Обувь у вашего господина «горит» и «просит каши» постоянно. А вам приходится изображать донского казака Тита Бородина в ходе подавления антисоветского восстания.
«Много за слободой оказалось порубанных хохлов. Титок ночью заявился на квартиру, вносит вьюки в хату. Тряхнул их и высыпал на пол восемь отрубленных ног. „Сдурел ты, такую твою?! — говорит ему товарищ. — Удались зараз же с этим!“ А Титок говорит ему: „Не будут восставать, б…! А мне четыре пары сапог сгодятся. Я всю семью обую“. Оттаял их на печке и начал с ног сапоги сдирать. Распорет шашкой шов на голенище, стянет. Голые ноги отнес, зарыл в стог соломы… А после я пытал: верно ли это? „Верно, — говорит, — так снять не мог, на морозе одубели ноги-то, я их и пооттяпал шашкой. Мне, как чеботарю, прискорбно, что добрые сапоги в земле сгниют. Но теперь, — говорит, — самому ужасно. Иной раз даже ночью проснусь, прошу бабу, чтобы к стенке пустила, а то с краю страшно…“».
Поработаете оруженосцем — тоже будете искать себе бабу. Не для того, о чём вы думаете, а чтобы к стенке пустила.
Это я к тому, что мне, видать, промежду двух баб сразу — спать придётся.
Русские и мордва носят, преимущественно, лапти. Даже и зимой во множестве. А вот за Волгой, мари и меря куда больше в сапогах ходят. Пришедшие «лоси» все мои обувные запасы вытрясли — надо пополнять. Вот я топором… такая здоровая секира попалась… Верно Тит говорил: «на морозе одубели». Придётся оттаивать.
Часть 71
«И дики тех ущелий племена, Им бог — свобода, их закон…»
Глава 385
Это «ледяное безмолвие»… очень холодное. И — утомительное. Две версты длиной, версту шириной. Его пришлось пройти вдоль раз шесть. Или — восемь? Мы на них наступали, потом отступали, потом окружали, потом добивали. Потом пошли обратно, обдирая и собирая хабар в кучи. Потом снова, в два захода, собирая барахло.
Ночь. По берегам, на самой реке — пары жёлтых глаз. Цепочками. Волки с округи собрались. Как бы не той же численности — под сотню. Несколько стай с разных лесов. Вроде — и знакомцы с наших мусорок есть. Мы их там не всех на шубы перевели — кое-кто и сбежать сообразил.
Когда такая толпа голодных зверюшек из темноты на тебя смотрит… А потом они нашли под берегом в сугробе спрятавшегося чудака из «унжамерен». И съели. Заживо. Шумно так. Был чудак живой, кричал там, вопил — стал… тихий.