Урбанизатор

Бирюк В.

Поднимаю глаза: а вот они где!

Далеко видать — за версту по льду реки тянутся навстречу цепочка людей. Много. С сотню. Лыжники. Топ-топ, левой-правой…

Я уже рассказывал: охотник по лесу на лыжах не бегает. Он — идёт. На коротких широких лыжах без лыжных палок. Очень полезная, поколениями лесовиков выстраданная система.

Но мы-то не в лесу. Вокруг огромное ледяное поле, слегка занесённое снегом. На этом поле — лыжня от предыдущего отряда. По лыжне можно идти иначе, по-беговому. Но для этого надо иметь лыжи, навык и палки. А у них — короткие копья. Которые они, конечно, пытаются использовать с пользой. Но только под одну руку. Берегут наконечники, поэтому

упираются другим концом — подтоком. А он… это ж охотничьи копья — он деревянный, гладкий. В лесу, на глубоком снеге — вполне уместно. Но здесь под тонким слоем снега — лёд. Подток — то и дело скользит… А навыка у них нет совсем.

Короче: механика тела у бегуна совсем другая. И скорость — тоже.

«А мне без ваших лыжных палок Весь мир казался тускл и жалок».

Сейчас у этих… и вовсе потускнеет. В глазах.

И это правильно. Потому что… ребяты — вы сами виноваты. Вы сюда впёрлись, вы мою вышку сожгли. А теперь ещё выперлись на боле боя в неподходящем снаряжении. Отходняк вам читать не будем — мы не в синагоге. Будем убивать по простому.

Собрал свою команду, объявил вводную. Тулы открыли, посмотрели, подёргали, с колчанов — крышки долой. Согнал Курта с лыжни: после его лап — как бригада землекопов прошлась. Указал ему сугроб в стороне. Чтобы отсиделся там пока бой — а ну как подстрелят моего песика сдуру! Проверили клинки, прочую снарягу. Поехали. Навстречу.

А они уже давно нас увидели — чем стая многочисленнее, тем нервных и глазастых больше. У млекопитающих так — постоянно. Там они пошумели, обменялись мнениями, выразили жестикуляцией отношение. Засуетились, перестроились.

Точнее — перетолпились. Умные… хамылю-хамылю… в подальше. Храбрые — аля-улю! — вперёд.

На луки свои ублюдочные — тетивы по-натянули, щиты, у кого есть — вперёд перевесили, топоры — по-доставали, помахали, порадовались, копьями потрясли, богов своих помянули, подарки им пообещали, пятками в грудь постучали, в нашу сторону поплевали… изготовились к бою.

Короче: враг к разврату готов.

Виноват: к избиению.

Эти чудаки ещё попытались и воинский строй изобразить! Аж приятно: уважают. Сотня против троих, а заметили, построились как против больших.

Слезли с лыжни, растянулись в обе стороны. Такая… толстопузая клякса: по краям — тонко, в середине — толсто. Они даже «стену щитов» решились построить! Своими, типа — «мордовский щит» — деревяшками! Как много полезного дал Бряхимовский разгром аборигенам! Вот уже и тактический приём фиг знает каких викингов… Типа как-то… Коряво, конечно.

Мы едем — они дуреют. Три чудака надумали на сотню воинов напасть! Великих и ужасных «унжамерен»! От одного имени которых бледнеют батыры и пехлеваны, падают в обмороки богатыри и витязи! И вообще: страшнее нас — в мире нет! Бойтесь нас, бледнолицые!

Найду гуталин — намажусь. Во избежание вредных иллюзий.

Однажды дуче послал итальянскую армию воевать в Эфиопию. У итальянцев были танки и самолёты. У негуса были ребята с ассагаями… Мда, Аддис-Абебу сдали без боя. «Во избежание бессмысленных потерь среди гражданского населения».

У меня тут нет танков с самолётами. А вот в остальном…

Мне не хотелось бы, чтобы кто-то подумал, что… ну, типа: Ванька — крут как варёные яйца, резок как невыбродивший квас и вспенен как взболтанное шампанское на жаре. «Одним махом — семерых побивахом».

«Из ничего — ничего и бывает». Я напрягал мозги и построил свой блочный лук, я проглотил насмешки, горечь и

злость Акима, я мучил свои мышцы и сухожилия, я долбал ребят, терпел их обиды и всякие… неудовольствия. Это было долго и больно. До сих пор помню боль от перенапряжения в пальцах. Хотя я и не тяну тетиву пальцами. Боль в кистях рук. Хотя левая и правая болели по-разному. Долгий болезненный жар в правой. И в бицепсе, и в предплечье. Когда вся рука горит и ночью никак не улечься. Шрамик над глазом — тетива лопнула. Слезящиеся на ветру во время стрельб глаза, удар по… по гениталиям, когда я лук не удержал, и он в руке провернулся, свистнувший мимо уха осколок развалившейся прямо на тетиве стрелы… Боль в плечах, в пояснице, дрожь в ногах… Так это — я! «Мышь генномодифицированная»! А каково было моим ребятам?! А сколько крови попил Прокуй, когда я заставлял его делать и переделывать блоки! А что хорошего говорил мне Ивашко, когда мы с ним тетивы сплетали? А фырканье Чарджи, а хмыканье Фанга, а… Это было годами. Но сегодня у меня в руках инструмент, равного которому у противника нет. И я им владею так, что у противника нет равных мне бойцов. Нету. Уникум я.

А ещё, зная свойства этого оружия, я снова напряг «свалку с молотилкой» и рискнул, в том числе и своей головой, сделал предположение, очень… нервенное, но, как теперь видно — правильное. И мы оказались в месте, в позиции, в состоянии, когда вот именно это оружие, этот боевой и гражданский инвентарь, может быть использован наиболее эффективно.

Я годами — вот не вру! — именно такое хотел, именно к этому стремился, готовился, смотрел, думал, нервничал, «затачивал» и «затачивался». Это бой по моим правилам. По моим планам, навыкам, задумкам. Ещё лучше найти позицию… Ну, не знаю… если бы врагов к столбам привязали, и мишени на них нарисовали.

Только бы — не провалить. А то…

Мало того, что — мёртвый, так ещё и — глупый.

Стыдно будет. Хотя — не долго…

На дистанции в 240 метров мы остановились, чуть разошлись от лыжни, подняли луки и пустили, навесом, на максимальную дистанцию, стрелы. «Первый пошёл».

Пуля на излёте — мусор. А вот стрела, со своим 30-граммовым, закалённым, трёхгранным, заточенным «в бритву», наконечником, падая с высоты…

Стрелы легли где-то в задних рядах «пуза кляксы». Там, кажется, кто-то упал. Но народ не отреагировал. Передние ряды продолжали злобно скалиться, кричать непонятные гадости и размахивать всем, что у кого было.

Не-не-не! Они же в штанах! Так что насчёт размахивания «этим» — никакой объективной информации не имею.

* * *

В конце Бородинского боя адъютанты докладывают Наполеону, что русская армия не бежит, пехота уходит с позиций медленно, сохраняя строй. Им мало?! Им хочется ещё?! Дайте им ещё!

Французские батареи продолжают свою канонаду.

* * *

Здесь тоже не бегут. Даём — «ещё». Залп. Без изменений. Ещё залп. Ага. Стойкость — как у безоружных русских мужиков из деревни Бездна. Там толпа тоже начала разбегаться только после третьего залпа воинской команды.

Здесь не разбегаются — здесь вопят громче. И выпускают вперёд стрелков.

Как это мило! Как это любезно с их стороны!

У них луки бьют вот в таком режиме максимальной дальности на 50 метров, мои — на 250. Обменялись залпами. Мы их просто не замечаем — лупим навесом вглубь строя. Там должны быть начальники. Всякие персонажи — умные, молодые, трусоватые, неопытные — сползаются к начальству, в плотную толпу. Вот туда и кидаем.

А лучники и не поняли. Что недостреливают. Ещё разок. С тем же результатом.