Уроборос

Чаландзия Этери

Но этого не произошло. Нина вообще не поняла, что это было. Автопередатчик передал информацию, автоприемник ее принял. Все. Она посмотрела по сторонам. Ничего не изменилось. Так обычно и бывает. Вам кажется, что мир рухнул, а все остается на своих местах. Это в каком-то другом параллельном мире уже ничего не будет по-прежнему, но здесь от одного разговора по телефону ни один камешек не перевернется. Нина завела машину и вернулась на дорогу. Она прекрасно знала маршрут, но сейчас ей казалось, что эта привычная дорога уводит ее куда-то не туда.

* * *

Наступил вечер.

Егор бродил по опустевшей квартире и пытался понять, рад он тому, что она ушла, или нет. Выходило, что рад. Сначала его насторожили и даже напугали ее слова по телефону. Внезапно будущее исчезло. Он вернулся вечером домой и вдруг понял, что остался здесь один. На мгновение сердце сжалось, и Егор почему-то запомнил этот момент. Что-то остановилось и закончилось тогда в нем. Пережив сомнение, он стал другим. Распрямился и осмотрелся с хищной радостью.

Ведь он сам хотел этого! Хотел, чтобы не стало их будущего, чтобы оно потеснилось и дало место егобудущему, егожизни, егосвободе. А Нина… Нина давно была как целлофановый мешок на голове. По утрам, когда они прощалась, ее глаза наливались собачьей тоской. Собаки не знают, что вы вернетесь, каждый раз, провожая хозяина, они боятся, что это навсегда. Это что, думал он, фокус такой, когда любящая женщина превращается в собаку? Когда она успокаивается, только получив вас обратно в свой мирок. В дом. В плен. В ловушку. Не могла она превратиться в крокодила, которому дела нет до ваших маршрутов и планов? Которому хорошо, когда вы есть, и равнодушно-спокойно, когда вас нет рядом?

И эта квартира… Он ногой ударил ни в чем не повинный диван. Здесь каждый гвоздь, каждый стул был выбран, подобран, подогнан по ее вкусу. Никто ни разу так и не спросил, нравится ли ему все это или нет. Да, сначала ему нравилось. Было приятно провести вечер, проснуться утром, привести друзей, знакомых, маму на диванах усадить. Было одно но. Этот дом был целиком и полностью ее. Она завела здесь свои порядки и секреты и поймала его в них, как в паутину. И что с того, что эта паутина была так изящна и хороша на вид.

Как-то раз он сидел на своем месте на подушках перед телевизором. Нина выколачивала кусок мяса на кухне, а он вдруг понял, что вся эта хрень, которую она тут наворотила, не имеет к нему никакого отношения. Вообще никакого. Егор сидел посреди квартиры, обустроенной на его деньги, и не чувствовал ничего. Ни радости, ни гордости, ни удовольствия. Только глухое раздражение и злость. Он встал, осмотрелся. Все стояло на своих местах. На своих местах! Все было правильно! Это было невыносимо. Ему физически захотелось что-то изменить, передвинуть, сместить, нарушить порядок, сделать иначе, по своему, по-другому.

Он увидел свой стол. Нина подарила его и, понятное дело, определила ему место. Идеальное место. Да оно и правда как будто напрашивалось, но, черт подери, могло же быть и другое, пусть не такое удобное и правильное, но другое! Он вцепился в «склеп» из красной вишни и с грохотом поволок его по паркетам. Естественно, она тут же появилась на пороге. Глаза широко открыты, на лице изумление, в руках топор.

— Что ты делаешь?! — в голосе уже звенели эти сучьи нотки подлетающей

истерики.

— Я! Хочу! Переставить! Свой! Стол! Туда! Где! Мне! Будет! Удобно!

Его тоже нужно было понять. Он же знал, что сейчас начнется. Был уверен, что она заверещит, подкручивая децибелы, что он ничего не понимает, что стол стоит там, где надо, что у него и так полно возможностей решать все за других и пора уже оставить хоть какое-то место для нее, довериться и не лезть не в свое дело.

Неважно, что в тот день она так ничего и не сказала, закрыла рот и удалилась. Неважно! Все это он слышал много раз. Она могла больше ни слова не произнести, все и так было написано на ее лице, и эти приподнятые бровки говорили то же самое. Потом еще еду подала с этим своим оскорбленно-надменным видом, а ведь знала, что он терпеть не мог, когда его кормят в плохом настроении. Довела в тот вечер, сука!

Где-то на диване зазвонил домашний телефон. Пришлось раскидать подушки, чтобы его найти.

— Да, — резко и со злостью выдохнул в аппарат Егор.

— Э-э… — в голосе звонившей послышалось сомнение.

Егор угрожающе прочистил горло.

— Простите, а Нину можно? — уже потом, когда он отключил связь, ему показалось, что голос был знакомым.

Но в тот момент он был слишком зол.

— Нет здесь никакой Нины. Вы ошиблись номером.

Он был готов швырнуть аппарат в стену, но отправил его обратно в подушки на диван.

Ну, вот так. Поэтому с глаз долой — из сердца вон. Егор заметил свое отражение в большом зеркале, всмотрелся и вдруг расстроился. Серый, небритый, синяк на скуле. Помятый боец брачного фронта. Ну, уехала так уехала. Было время собирать камни, теперь пришло время разбрасываться ими.

Не вопрос.

* * *

Со странным чувством Нина перешагнула порог своей квартиры. После замужества и переезда на новое место она периодически заезжала сюда, чтобы проверить счета, иногда поднималась, проветривала помещение, что-то забирала, что-то оставляла. Уже много лет здесь никто не жил, квартира стояла в запустении, ожидая, когда, наконец, про нее вспомнят. Вспомнили. Нина кое-как перетащила громоздкий чемодан через порог, как была, не раздеваясь, села на пол и закурила.

Она осмотрелась. Небольшая полупустая студия. Три окна. Пыльные занавески. На стене старинные ходики без стрелок. Здесь было мало мебели, высокий стол с барными стульями, высокая кровать, высокий холодильник. Сидя на полу, Нине казалось, что она слишком мала и окружающий мир ей не по росту и проблемы не по плечу.

Однажды это жилье ограбили. Брать было нечего, всех ценностей — два кольца, часы и небольшая икона в окладе. Это и унесли. Остальное перевернули и перерыли. Нина долго не могла заставить себя вернуться и навести порядок. Каждый раз на пороге подступала волна брезгливости и гнева, и она сбегала, так и не открыв дверь. Ночевала у подружек, ожидая, когда обида пройдет. Нечто похожее Нина испытывала и сейчас. Только на этот раз вор без лица и имени влез в ее жизнь. Что-то украл, что-то перевернул, что-то безнадежно испортил. И пусть пока ею двигали лишь подозрения и догадки, у нее не было ни сил, ни желания оставаться в том доме и жизни, где они с Егором были вместе. И она сбежала.