Уроборос
Шрифт:
Она искала его одобрения, хотела заручиться его поддержкой, хоть немного утвердиться и упрочиться в мире, куда проскользнула по недосмотру. Она даже слезу пустила. Просила его поговорить с Альбертом. Она не может делать аборт. Здоровье не позволяет. Чудо, что она вообще забеременела. Последний шанс родить долгожданное дитя от любимого мужчины.
Егор головой затряс. Он не хотел, не мог, не должен был это слушать. Сославшись на неотложное дело, он сбежал. Пообещал сделать, что сможет, и дал деру. Бегом, как в бомбоубежище, спустился обратно в метро и почти час катался по кругу.
Some dance to remember… Some dance to forget.Он
Нет. Он думал, что как всегда, они все слишком сильно усложняют и преувеличивают.
Это случилось лет десять назад. Нина открыла глаза. Больничный потолок казался простыней, неровно натянутой над головой. Он слегка колыхался, и по нему время от времени пробегали частые белые волны. Ее мутило, наркоз еще не отошел, она чувствовала тошноту и одновременно голод. Вскоре в палату вошла медсестра. Что-то проверила, о чем-то спросила, сама ответила. Нина зажмурилась. Ей было больно и стыдно, словно она сделала что-то очень плохое. Дверь закрылась, и она тихо на выдохе всхлипнула. Но когда сестра вошла в следующий раз, ее сопровождал такой вкусный запах, что Нина, поборов слезы и стыд, показалась из-под подушек.
— Ну вот, смотри, деточка, котлету тебе принесла, с рисом, только что тетя Маша приготовила, садись, поешь, — а Нину и не надо было приглашать.
И котлеты, и рис, и голос, и неизвестная тетя Маша были нестерпимо милы. Она уселась в постели и принялась с такой жадностью поглощать еду, что медсестра покачала головой и вышла, пообещав принести добавки. Нина все жевала и жевала и не могла остановиться. Это же надо было такому случиться, чтобы самую вкусную в жизни котлету она съела, очнувшись после аборта.
На следующий день она пошла в парикмахерскую и срезала волосы. Худая и стриженная под мальчика она явно нравилась Егору, но нервозность, сквозившая в ее жестах и словах, настораживала его. Ну не время было, повторял он, не время, неужели она не понимала? Он все сделал, обо всем договорился и все оплатил. От нее требовалось только приехать в назначенный час и отдаться в руки врачей и сиделок. Только Нина тоже не поняла, почему тогда ребенок не вписался в их жизненные планы. Почему оказалось так легко и просто распорядиться чужой жизнью и ее телом…
Нина проснулась в настоящем, в своей квартире. Открыла глаза. Несколько секунд ничего не могла понять. Однако вскоре окна, стены и двери прокрутились и заняли свои места. Она вспомнила, где и почему находится, и сняла с пальца кольцо. У нее больше не оставалось сомнений. Это была не ссора, не недоразумение, не конфликт, затянувшийся во времени. Это был конец.
Она проспала почти двое суток. За это время в холодильнике испортилось то немногое, что там было и, очнувшись, Нина поволоклась на улицу. Ближайший магазин был за углом. Паршивенький, словно застрявший в советском прошлом продовольственный. Все, что она обычно приносила оттуда, было невкусным и как будто немного несвежим, но сил идти в дальний рейс за колбасой у Нины не было.
Выйдя из дома, она вдруг занервничала. На ней не было-то всего тонкого кольца — детальки, мелочи, пустяка, а казалось, что она, как во сне, на площади, одна и без одежды. Голый палец мерз, ему было стыдно. Она вся превратилась в одну большую больную руку. И все смотрели на нее. Это было невыносимо.
Пряча руки и глаза от молоденькой казашки-продавщицы, она поспешно набрала в магазине какой-то еды и выскочила на улицу. Она уже подходила к дому, когда ее нагнала компания молодых артистов. Они явно занимались где-то неподалеку. Блуждая по окрестностям, она иногда встречала экстравагантных подростков с томными глазами и манерами. Сейчас они шли в сторону метро, жевали пирожки и жадно запивали их соком, на ходу передавая пакет друг другу. Они что-то изображали: одна девочка вдруг вскрикнула, вскинула голову, стиснула руки на груди, закатила глаза и рухнула на колени. Все, включая Нину, остановились, наблюдая за развитием событий. Девушка делала вид, что срывает с себя драгоценности: вынимала серьги из ушей, выпутывала диадему из волос, рвала ожерелья с шеи и браслеты с запястий и в замедленной экспозиции швыряла все это под ноги одному из мальчиков. Настала очередь кольца. Она с трудом стянула его с пальца, помедлила, затем в отчаянном прощальном жесте прильнула к нему губами и с размаху бросила в надменное лицо. Он оставался совершенно спокоен. Передал пакет сока товарищу, стряхнул с рукава крошки и тоже медленно, как в рапиде, замахнулся. Его ладонь приблизилась к щеке девушки, от удара содрогнулась кожа, голова дернулась в сторону, она обмякла и так же медленно повалилась на бок на дорогу.
Нина сморгнула. Компания хохотала, девушке протягивали руки, помогали встать и отряхнуться. Мальчик обнял ее за плечи, поцеловал, и все направились своей дорогой. Оживленный разговор перемежался взрывами хохота. Некоторое время Нина тенью шла за ними следом. Внезапно девушка обернулась и уставилась прямо на нее. Холодный, враждебный взгляд. Нина словно споткнулась и встала. Но уже спустя мгновение наваждение отпустило, девушка отвернулась, и компания скрылась за поворотом, а Нина со своими мятыми помидорами в пакете и голым пальцем в кармане осталась в одиночестве стоять посреди улицы.
— Че торчишь, ни пройти, ни проехать? — донеслось до нее злобное клокотание.
Тетка с сумкой на колесах пыталась обойти замерзшую лужу и норовила столкнуть с дороги Нину, загородившую ей проход.
— Пошла к черту, ведьма, — неожиданно спокойно и отчетливо произнесла Нина.
Старуха, словно узнав свою, с уважением кивнула, смолчала и прошла стороной. Нина вернулась домой.
Кольцо лежало на подоконнике. Она постояла, рассматривая его, затем надела на палец. И словно по волшебству прежний мир вернулся на место. Запели птицы, сердце успокоилось, к щекам прилила кровь. Нина поймала свое отражение в окне. Немного странная улыбка женщины, тронувшейся рассудком. Нина оскалилась. Из стекла на нее глянули с обидой. Она вздохнула и опять сняла с пальца то ли заветное, то ли проклятое кольцо.
И пошел снег.
Снег, хотя это казалось невозможным, посыпал еще гуще. Дороги затопило густым грязным месивом, и в нем завязли все, и бентли, и КамАЗы. Звуки стали тише, краски жиже, и говорящие по телефону повышали голос до крика, казалось, весь город слегка ослеп и оглох.
Егор медленно продвигался в сторону павильонов. Машин было немного, видимо, напуганные непогодой водители остались дома в своих занесенных снегом многоэтажках. Дворники безостановочно елозили по лобовому стеклу, и Егору приходилось делать усилие, чтобы сосредоточиться на дороге. Он не выспался, дремота не отпускала, он с б'oльшим удовольствием остался бы валяться на теплых простынях и дальше, но его ждали в павильонах. Помощник был несколько сбит с толку, начинались съемки танцевального шоу, и одна за другой всплывали неожиданные проблемы и непредвиденные сложности.