Урод
Шрифт:
— Крэйн. — Крэйн нарочито низко поклонился. — Урод.
Лица в глазах расплывались, наплывали одно на другое. Из живота снова поднялась волна мучительной тошноты, он мечтал только лечь и скрутиться, как шууй, защищая лицо и грудь. Кто-то коротко хохотнул, кто-то лишь хмыкнул.
— А парень с претензией!
— Погоди, помотаешься с нами от Нердака до Алдиона...
— И верно, что не красавец!
— Все. — Тильт поднял руку и тишина установилась почти мгновенно. — Он двигается с нами. А разговоры будут в Эно, сейчас время уже позднее. До рассвета мы должны сделать не меньше сотни этелей к югу. По нальтам!
Весь Урт он не сомкнул глаз, вслушиваясь в бесконечный шепотом полозьев и трескучие шаги хеггов. Темная
Тайлеб рвал его на части, и сейчас Крэйн проклинал себя и всех Ушедших за то, что позволил себя увлечь в безумный путь на юг. Если бы он остался во Рву, всегда можно было бы сорвать пару-другую пучков сочного тайлеба, острого, оставляющего в коже сотни крошечных зеленых иголочек, заварить его в чашке и нырнуть с головой в блаженство, которое заключается в черной жидкости. Он бы выскочил из нальта и пополз в Трис на руках, не обращая внимания на стражу, но сил хватало только на то, чтоб переворачивать обмякшее безвольное тело.
В другом углу нальта кто-то тоже ворочался, иногда раздавался низкий мужской храп, но Крэйн не обращал на это внимания. То погружаясь в мутные омуты безумия, то выныривая из них, он напрягал воспаленные глаза, надеясь увидеть сереющее в проеме небо. Ему казалось, что когда бесконечный Урт минует, ему станет легче.
К рассвету стало вовсе невыносимо. Шелест полозьев походил на звук заживо сдираемой кожи, неведомый огонь обжигал глаза изнутри, кости накалились и стали похожи на хрупкие горячие деревяшки, уже покрытые первыми черными пятнами ожегов. Серое небо, которого он ждал так долго, навалилось на него всем весом, выдавливая дыхание. Черные деревья, острые и высокие, бесшумно проплывали в проеме, раздирая разум в клочья.
Раз за разом Крэйн умирал и вновь воскресал, чтобы продолжить пытку.
Несколько раз он возвращался назад, по той невидимой тропе, которая привела его из Алдиона. И тогда он начинал видеть вокруг себя не припорошенные рассветной серостью и прогибающиеся под ветром деревянные стены нальта, а заброшенный высохший колодец или решетку с прилипшими клочьями соломы. Он не знал, что из этого реально, а что нет, он давно уже потерял направление, блуждая от одной иллюзии к другой.
Утром они останавливались, Крэйн хорошо это запомнил, потому что какие-то люди, спавшие на другом конце нальта, тяжело спрыгнули в проем, а потом он долго чувствовал резкий беспокойный запах дыма, жареной тангу и пыли. Кто-то разговаривал совсем рядом, за стеной, но слова распадались на бесполезные звуки, скручивались в жгуты и просачивались сквозь него. Он не вслушивался, он хотел умереть.
Но смерть не принимала его. Извиваясь в ее худых острых пальцах, он глотал новую порцию жизни, его мучительно рвало ею, потом следующую.
В какой-то краткий миг ему стало немного легче и он ощутил почти блаженство. Мутное мельтешение перед глазами исчезло, и он различил себя, скорчившегося в углу, худого и бледного. Кроме него в нальте было много прислоненных друг к другу мешков со снедью и кормом для хеггов, у проема валялся целый арсенал артаков, хищные загнутые пластины уродливо топорщились, как диковинные насекомые. По тому, что за их нальтом оставалась лишь пыльная степь с примятыми полозьями полосами, он понял, что находится в последней повозке.
Вместе с ним в ней ехали мужчина и женщина. Их имен Крэйн вспомнить не смог, но лица показались знакомыми. Мужчина был худ, вял и лыс, была какая-то непривычная заметная разница между его жирно поблескивающими небольшими глазами и тягучими медленными взглядами.
А потом на него снова наползла знакомая, ставшая привычной боль, он встретил ее как старую подругу. И все время, пока ока терзала то, что осталось от его тела, опять провел в забытьи.
Второй раз он очнулся неожиданно, чувствуя подбородком что-то шершавое и горячее. С трудом открыв глаза, он увидел совсем близко женское лицо.
Темные глаза, с искрой внутри, но какие-то неживые смотрели на него устало.
— Ешь. — Она коснулась ложкой его губ, пахло женскими волосами и олмом. — Хеннар сказал, тебе надо поесть.
Он стиснул зубы и попытался отвернуться. Сейчас любой человек был для него отвратителен. Но она не сдавалась.
— Тайлеб выпьет из тебя кровь, если ты Эно и Урт напролет будешь валяться без еды.
Он опять отстранился. Демонстративно, желая показать, что не нуждается в ее помощи и участии.
— Ты должен... Ешь!
Крэйн закрыл глаза и попытался провалиться туда, где не было ни ее, ни скрипящего полозьями нальта.
— Да ешь же ты... — прошипела она, втискивая ложку в его окостеневший рот. Горячая похлебка с олмом обожгла глотку. — Думаешь, я буду сидеть с тобой весь Урт?.. Давай открывай пасть! Не такой уж ты и красавец, чтоб женщины кормили тебя с ложки!..
Он не помнил, чем это закончилось, но, очнувшись в следующий раз, с облегчением понял, что еще жив.
Эно опять заглядывало под навес, на ткани дрожали ярко-желтые пятна, казавшиеся множеством маленьких собравшихся воедино искр. Они опять двигались, но видимая из нальта картина совсем не походила на окраины Триса — бесконечная равнина, затянутая невысокой редкой травой, ни одного дерева. Крэйн слышал, что подобное можно увидеть на севере Себера, но все-таки после густых рощиц Алдиона и неровной степи Триса это смотрелось непривычно. Появлялось ощущение, что калькад затерян в безлюдном мире, лишенном и следа цивилизации. Лишь извивающиеся полосы, которые оставляли за собой полозья остальных нальтов, говорили о том, что где-то еще есть люди. И еще — сидящая у входа женщина. Все та же, которая пыталась его кормить, из-за жары она сняла свой глухой балахон и осталась в чем-то напоминающем короткий мужской талем и в мужских же штанах. Задравшаяся ткань приоткрывав сильные мускулистые икры и крепкие жилистые запястья, совсем не похожие на женские. Мало женского было и в ее манере держаться, даже голову она поворачивала четко и резко, словно постоянно бросала кому-то невидимому вызов.
Она поймала его взгляд, но ничего не сказала. Темные глаза насмешливо прищурились. Крзйн прочистил горло.
— Я... кх-м... Мне уже лучше.
— Вижу. Если хочешь есть — возле тебя стоят миска с олмом. Кроме олма у нас почти ничего не осталось, так что если хочешь жрать — давай. Тангу будет, как только доберемся до Себера.
— Потом. — Серые шелушащиеся зерна олма не выглядели аппетитно, хотя десяток Эно назад он отдал бы за миску разварной каши правую руку. — Я не голоден.
— Как хочешь.