Урод

Верт Александр

Антракс спустился по этим ступенькам, на последней замер, сел на ступеньки, чтобы снять сандалии и шагнул на белоснежный песок, местами пропитанный кровью.

Принц хромая подошел к статуе, расположенной на другом конце круглого зала. Бог Войны стоял, опираясь на рукоять меча, и возвышался над людьми из-за своего огромного пятиметрового роста.

Принца встретил жрец, худощавый мужчина в алом балахоне, с капюшоном, закрывающим глаза. Они о чем-то коротко переговорили и жрец протянул Антраксу кинжал, пропуская его ближе к божеству.

Принц быстро сделал

последний шаг. Лилайна отчетливо видела, как он опустился на колени и резким движением разрезал правую ладонь, а после опустил ее в небольшую чашу у ног бога.

Жрец забрал у него кинжал и быстро скрылся. Антракс же молча поднялся на ноги и быстро зашагал назад, даже не взглянув на Бога своей страны. По его пальцам на белый песок капала кровь, но его это явно не волновало. У самой лестницы он резко встряхнул рукой, сбрасывая кровь, обулся и быстро поднялся наверх, мгновенно переставая хромать.

Лилайна смотрела на него с легким ужасом, но он просто подал ей руку и вывел ее из храма. Она обернулась, а принц даже не пытался взглянуть на это место еще раз.

– Можно я спрошу? – наконец решилась принцесса.

– Спроси, конечно.

– А что это ты делал?

Он выдохнул, завел ее в узкую щель меж домами и замер, внезапно прислонившись спиной к стене.

– У нас есть традиция, - заговорил он тихо. – Когда эштарец уходит на войну, он оставляет Богу свою кровь, чтобы Бог, если воин погибнет, вернул его душу в Эштар.

Он посмотрел на нее искоса.

– Но ведь ты не будешь воевать, - робко прошептала она.

– Думаешь? А мне кажется, я уже в разгаре боя.

Он оторвался от стены и ускорил шаг.

– Пойдем быстрее, а то солнце сядет, а ты так ничего и не увидишь.

Он вывел ее на улицу и вновь повел по светлым улочкам, медленно поднимающимся вверх, а после, внезапно замер, обернулся и отпустил ее руку.

– Иди, - сказал он, кивая вперед.

Лилайна удивленно взглянула на него. Впереди улица заканчивалась. Невысокий каменный парапет переходил сразу в небо. Удивленная принцесса все же шагнула вперед, с замиранием сердца вышла на небольшую открытую площадку, подошла к каменной преграде и замерла, не в силах произнести ни слова.

Впереди было мере. Солнечные блики играли на ряби волн. Справа открывался вид на порт. Корабли с голыми мачтами покачивались близ берега. Люди маленькими точками суетились, бегая меж ящиков, мешков и сундуков, сгруженных на деревянной пристани.

Антракс подошел к ней и нежно обнял одной рукой, не желая вымазывать ее кровью. Пока она заворожено смотрела на воду и солнце, медленно к ней подползающее, наливающееся огнем и порождающее алое зарево, он касался губами ее макушки и замирал, закрывая глаза.

Солнце делало Белое море красным.

6. Последний совет (7)

Мэдин, гнев которого отступил, чувствовал острую необходимость поговорить с Лен-Фень. Ему казалось, что только Лен-Фень по-настоящему, так же как и он, может переживать отречение Антракса. Наследнику, теперь уже единственному и неоспоримому будущему королю, было тошно от произошедшего. Он уже

не мечтал сломать брату нос, но как жить без его советов, Мэдин не представлял. Сколько он себя помнил, их было двое и, что бы их ни разделяло, они всегда оставались союзниками. Мэдин знал, что став королем он будет иметь за своей спиной надежную опору в лице брата. Впрочем, не только Эеншард, но и сам Мэдин часто думал о том, что должен был родиться вторым, вот только не он это решал. Да и если быть до конца честным, а Мэдин себе не врал, он не столько боялся за страну, сколько заранее скучал по брату, к которому был привязан сильнее, чем к любому другому человеку во всем Эштаре.

Лен-Фень была вторым человеком в жизни Мэдина, вызывавшим яркие эмоции. К тому же Леня должна была так же заранее скучать по ученику своего деда.

Правда, со дня свадьбы они не виделись. Лен-Фень сославшись на необходимость проверить тяжелобольного сбежала. Мэдин не стал настаивать, чуть позже послав за ней слугу, а когда слуга вернулся ни с чем, вновь решил оставить женщину в покое.

Мэдин хорошо знал себя и не был уверен в своих намерениях. Подобное с ним уже случалось, он желал женщину, он добивался ее расположения, а потом терял к ней всякий интерес. Она становилась его наложницей, иногда матерью его ребенка, но принцу было уже все равно.

Он не был уверен, что с Лен-Фень не будет того же, хотя никогда прежде идея жениться не приходила в его голову, но так, как она, его тоже никогда еще не отвергали.

Ее не было, и он почти не думал о ней, но после Совета, ведомый совершенно другими чувствами, снова послал слугу. Слуга вернулся с ответом, что Лен-Фень занята. Это разозлило Мэдина, но, не позволяя себе ругаться, он отправился к ней сам, не стал вылавливать ее в больнице, а прихватив с собой бутылку рома, отправился в ее спальню.

Он хотел, чтобы она пришла, поговорила с ним. Они бы выпили, обсудили события и, если бы она снова его прогнала, он бы ушел не возражая.

Не вскрывая бутылку, он поставил ее на стол, сел в кресле у окна и стал ждать, вспоминая детство.

Леня приехала сюда следом за Фу-Диеном. Врач примчался ночью один без вещей, а его воспитанница появилась только на следующий день. Уже тогда двенадцатилетняя Лен-Фень поразила Мэдина. Не пышной грудью, талией и косой до пояса, а своим нравом. Чуть позже, когда Мэдину разрешили навещать брата, он много раз наблюдал, как Лен-Фень ругала Антракса, то заставляя его есть, то заявляла «терпи ты мужик» и безжалостно срывала старую присохшую повязку.

Почему-то Мэдину вспомнился тот день, когда шрамы Антракса почти зажили, состояние его было вполне сносным, и Фу-Диен решил, что вот теперь можно было и разделить пальцы на руке принца, стянутые одним рубцом. Ему, Мэдину, позволили остаться и он восьмилетним мальчишкой с ужасом и благоговейным восторгом наблюдал за всем происходящим.

Отец тогда еще раз уточнил у Антракса, уверен ли тот в надобности этого действия. Антракс только кивнул. Фу-Диен очень холодно тогда сказал:

– Если тебе захочется поорать, то я не возражаю.