Уроки для двоих
Шрифт:
Однако написать соседу мне мешала… наверное, гордость. Не знаю даже, как назвать это безумное чувство, граничащее с обидой, от которого в груди всё болезненно сжималось, но я не могла просто взять и написать Льву, навязывая ему свои вопросы. Он ведь не соизволил объяснить, что произошло, отфутболил нас, как ненужный груз, и молчал весь день. А мне вообще завтра на работу, нужно выспаться, а я вместо этого тут сижу, злюсь и нервничаю!..
Телефон завибрировал, и я от неожиданности подпрыгнула на кровати.
«Алёна, не спишь?»
Удивительно,
«Нет».
Лев долго печатал. Так долго, что у меня появилось желание начать грызть ногти, как в раннем детстве.
«Извини, что так получилось. Наташа сильно поссорилась с Виталей, пока Саша — это моя племянница, их дочка, — была у бабушки. Свою маму Наташа тревожить не захотела, поехала ко мне за утешением и советом. Я сразу понял, что это надолго, поэтому решил всё отменить, пока ты не начала что-нибудь готовить и было не так обидно. Прости».
Я молчала, не зная, что ответить. До прощения я была далека, даже наоборот — стало так горько, словно я одуванчиков наелась.
Секунд через тридцать Лев написал вновь.
«Наташа беременна, у неё на нервной почве началось кровотечение, я отвёз в больницу. Потом ездил разговаривал с братом и вещи ей отвёз. Ещё к маме её заехал, помог кое-чем, а то Сашу должны были сегодня забрать, а не получилось. Только недавно вернулся».
Я вздохнула, стиснула зубы и всё-таки ответила:
«Не надо оправдываться. Речь идёт о твоей семье, а мы тебе никто. Я поняла, что у тебя какие-то дела, этого достаточно».
Десять секунд тишины, во время которых мне казалось, что я умру, а потом Лев всё же начал печатать.
«Я не хотел, чтобы ты обиделась. Но ты всё-таки обиделась. Тогда поговорим завтра».
Я чуть не написала: «Не собираюсь ничего обсуждать», но это был бы детский сад, и я сдержалась. Вместо этого ответила краткое «ок» и добавила, чтобы не было искушений:
«Доброй ночи».
«Доброй, Алёна».
На следующий день я шла на работу в состоянии крайней разбитости. Мало того, что день накануне был наполнен огорчениями, так ещё я и ночью плохо спала, и с утра вставать пришлось раньше, чем обычно — я хотела убежать в школу до того, как туда пойдёт Лев, чтобы ни в коем случае не столкнуться с ним где-нибудь во дворе. Но то ли я такая предсказуемая, то ли сосед нам попался слишком умный, но как только я спустилась на лифте вниз и вышла из подъезда, то обнаружила Льва сидящим на лавочке под зонтиком — на улице моросил дождь.
От неожиданности я застыла, не раскрыв собственный зонт, а сосед между тем, улыбаясь, поднимался с лавочки.
— Доброе утро, Алён.
Я кашлянула.
— Д-доброе. А ты… здесь…
— Тебя жду, — он шагнул вперёд и протянул мне согнутую в локте руку. — Цепляйся, не надо мокнуть.
Отказываться было неловко, и я подошла ближе, послушно принимая подставленный локоть. Лев удовлетворённо кивнул и повёл меня к автобусной остановке. Он молчал, и я начинала нервничать. Мало того, что караулил меня у подъезда, так ещё и
— Ты хоть Рема-то вывел? — выпалила я первую же пришедшую на ум глупость и, покосившись на Льва, заметила, что он улыбается.
— Конечно, а как же. Не волнуйся, мне не привыкать рано вставать, это удел всех собачников. А собаки у меня всю жизнь были, с детства, и у нас в семье уход за ними обычно на мои плечи ложился.
— А у меня никогда не было собак, — пробормотала я и зачем-то призналась: — Мы с мужем хотели завести, но во время моей беременности не решались, а потом уж…
Я запнулась, подумав: с чего вдруг я решила заговорить об Антоне? Ещё и со Львом. Мне вот неприятно, когда он про Наташу говорит или пишет, и ему тоже наверняка неприятно слышать про моего мужа.
— Алён… — сказал Лев тихо, замерев возле стеклянной стенки автобусной остановки и разворачивая меня лицом к себе. — Я не хотел тебя обидеть вчера. И близнецов огорчать тоже не хотел. Я с ними ещё поговорю сегодня вечером обязательно, чтобы не дулись.
Он говорил серьёзно, смотрел мне прямо в глаза, и если бы не тот подслушанный разговор с братом, я бы, наверное, растаяла. От Льва пахло чем-то свежим, терпким, и в этом запахе было столько мужского, что мои гормоны невольно взбесились, отплясывая канкан на моих нервах.
— Это не обязательно, — я отвела взгляд, не в силах смотреть на Льва. Безумно хотелось вообще ни о чём не думать, не рассуждать, а просто поцеловать его уже наконец. — Я всё им объяснила ещё вчера. Они не…
Я не договорила, потому что Лев резко наклонился и поцеловал меня сам, да так рьяно, что я от неожиданно вцепилась в его плечи, а потом и вовсе обвила руками шею, пылко отвечая и совершенно забыв о том, что мы вообще-то стоим рядом с остановкой и нас может увидеть кто угодно — от остальных соседей до учащихся школы, где мы оба работаем.
Мне было слишком приятно. Губы горели, языки сплетались, грудь тёрлась о грудь, пальцы зарылись в мягкие волосы на затылке, и я даже застонала от удовольствия, чувствуя крепость и жар тела Льва, его уверенную ладонь на своей талии, которая медленно сползала всё ниже и ниже…
Это безумие разрушил какой-то резкий звук, в котором я не сразу опознала автомобильный гудок, но его хватило, чтобы мы оба опомнились и отстранились, глядя друг на друга ошалевшими от испытанных эмоций глазами.
— Алён…
— Поехали лучше на работу, — я первой опустила голову. — А это… потом.
— Потом ты опять сбежишь, — прошептал он и, наклонившись, прошёлся губами по моей шее, отчего я сладко задрожала. — М-м-м…
— Лёва… Не надо, не дай бог увидит кто… — пробормотала я тихо и сама застыла от удивления, осознав, что впервые сократила его имя, и это оказалось до безумия приятно. И так… интимно. Словно я имею на это право.
— Ты права, — он выпрямился и улыбнулся, по-прежнему глядя мне в глаза. Удивительно… Вроде бы голубые, как у Антона. Но совершенно другие, как будто даже цвет — и тот иной. — Поехали. Вон и автобус наш.