Уроки гнева
Шрифт:
Сила вспыхнула в точке меж бровей, расплавленным металлом растеклась под черепом. Да, это действовало по-настоящему быстро и по-настоящему сильно. Почти болезненно… почти. Очень скоро Летун забыл обо всём, нырнув в поток стремительного бегства. Тело погрузилось в свет. Ритм сердца стал зарёй над бесконечностью сияющих холмов. Холмы выравнивались, текли, танцевали, слагаясь в совершенную структуру — и в движении рождали собственные ритмы.
Свобода!
Подобное, шуршала тихо память, впервые получилось в лесной башне. Слияние с оружием, блик идеала. Теперь ты слит с собой — и не чутьём,
Открылась дверь. И на её пороге…
Гес не узнал вошедшую: разум померк на фоне вспышки силы. Эта сила швырнула двух людей друг к другу, не спрашивая изволения рассудка. Однако Гес ещё сумел вспомнить о Лаэ… о да, сумел… мгновение спустя, когда было уже поздно. А Гельда и вовсе ни о чём не вспомнила, шагнув навстречу судьбе, как шагают с обрыва. Река небесного жара приняла её без всплеска, и сама она стала — огонь: жадный, нагой, неистовый. Это нельзя было сравнить ни с чем. Сравнения умерли, слова осыпались пеплом. И из пепла слов восстало единое существо. Феникс. Юный и вечный, как сама жизнь, одетый лишь в собственный свет, в нетленные ризы славы.
— Космос и бездна, — прошептал один из наблюдателей, зажмуривая слезящиеся глаза и отворачиваясь. Его напарница продолжала смотреть… и виски её седели прежде срока.
А потом часть экранов мигнула и погасла: перегрузка. Пищали биомониторы, выдавая невозможные параметры. Ожил зуммер программы контроля, докладывая об аварийном отключении младших искинов. Старший искин программы, Твистер, бросил в бой все резервы, все вычислительные мощности. Но попытка обработать полные данные в реальном времени лишь ввергла его в информационный ступор.
И тогда в резервном контрольном центре наблюдающий за наблюдателями, бледный, потный и дрожащий, но решительный, как пилот, идущий на таран, откинул пальцем прозрачный колпачок. Щёлкнул тумблером. Вздохнул…
И нажал на тугую кнопку цвета артериальной крови.
Орбитальный комплекс не имел систем самоликвидации. Но сторожевой крейсер с успехом мог заменить её. Получив сигнал, большие асинхронные излучатели крейсера изрыгнули волну разрушительной энергии. Цунами гравиволн, сминающих пространство, на микросекунды опередило смертельный блеск тераваттных лазеров. В этом блеске испарилось, мгновенно став облаком перегретой плазмы, то, что чуть раньше изорвал в пыль деформационный фронт.
Залп! Залп! Залп!
Лазеры не просто испарили комплекс, превратив три с лишним тысячи тонн вещества в облако элементарных частиц, но и вымели это облако с орбиты, как великанская метла, своим световым давлением. Если бы не подработка главным планетарным приводом, отдача от любого из этих залпов — даже частично скомпенсированная! — отправила бы крейсер прочь из системы по гиперболической траектории.
Но существо, единое в двух телах, почти не заметило атаки. Удар запоздал: новорождённый Феникс уже вышел за пределы трёхмерия. Что ему был после этого огонь тераваттных лазеров, превосходящий жар звёздных недр тысячекратно? С каждой секундой он сгорал и возрождался в ином пламени. Волны разрушения прокатывались лишь через один континуум — один из великого множества, в которых бились крылья Феникса
Но никакой экстаз не длится вечно. Бытиё Феникса имело свою цель, и когда цель эта была достигнута, финальный толчок крыльев бережно опустил двоих — опять двоих — людей почти в ту же точку пространства, откуда начался их полёт.
…Эхагес всплыл на поверхность первым.
Песок. Тёплый. Мягкий.
Прибой — эхо, тень настоящего дикого прибоя — шепчет рядом свой солёный пульс.
Свет солнца — в глаза. Но щуриться лень. Да не очень-то и нужно.
Мир — чистый лист. И тысячегранный светлый кристалл. И бархатная бездна. И полёт — свобода без границ. А рядом, только руку протянуть…
Светлый кристалл хрустнул. Сеть мелких чёрных трещин покрыла слиток радости. Это даже не было больно. Боль? Смешно…
О, будь это просто болью — как было бы легко!
Гес поднялся, чувствуя тонкий звон и обманную неуклюжесть тела. Словно содрали кожу.
И не подойти: страшно. И не коснуться.
…Гельда села, упираясь коленями в песок. Обхватила себя руками, горбясь и раскачиваясь едва заметно. Стоило мужчине шевельнуться — ожгла взглядом.
Сухим.
Чёрным.
— Доволен? — с запинкой, словно поднимая тяжкий груз.
Гес промолчал. Лицо Гельды, исказившееся судорожно, стало вдруг совсем некрасивым.
"Чудовище!" Безмолвный крик резал грудь, тупым молотом бил в темя. Эхагес отвернулся, не в силах терпеть это дальше…
И в воздухе перед ним возник знакомый силуэт.
Модулю Наследницы хватило одного взгляда, чтобы оценить ситуацию. Шагнув к Гесу, она замерла, отсылая в зенит простой приказ. И снова растаяла в воздухе, прихватив Летуна с собой.
А над пляжем Блестящего Берега повис крик, смешавший в себе ярость и отчаяние.
Когда тревожная группа СБ прибыла на место, взглядам вооружённых людей и сканерам бесстрастных автоматов предстало довольно заурядное зрелище: нагая женщина, свернувшаяся калачиком в кругу взрыхлённого песка. Появление тревожной группы оставило её равнодушной.
Она глядела на солнце. И не щурилась. Но лицо её — пустое, как сброшенная кожа змеи — было мокро от слёз.
Глава двадцать первая
Планета-гигант вращается в глубине трёхмерного экрана, и кольца вокруг неё вращаются вместе с ней. Человеческий глаз не может поймать это вращение: слишком медленно, слишком плавно… но Наследница — не человек. Уже давно.
Очень давно.
Картина перед ней исполнена величавого покоя, но в душе Виат покоя нет.
Старое и новое, думает она, не трудясь пришпилить угловатые тени мыслей булавками слов. Они ломают друг друга — прежде, сейчас, всегда. Консервативное, жаждущее сохранить статус кво, и то, что стремится изменить действующий порядок вещей. Это не порядок и хаос, нет. Это гораздо сложнее.