Уроки гнева
Шрифт:
— Хм. Не открою секрета, если скажу, что наши попытки в этом направлении были… не очень удачны.
— Мягко сказано, — фыркнул толстый. — "Не очень удачны", надо же!
— Это временные трудности, — сказал гость, слегка улыбаясь. — Посмотрите, кто набился в так называемое освободительное войско. Это же отребье, шваль, полудикое вонючее эхло! Как ни гоняли эту сволочь тастары с Серыми, вывести её подчистую за истёкшие годы не смогли — только оттеснили к границам Равнин. И теперь эти крысы, сбившись в жадную орду, отыгрываются за всё. Мародёрствуют, насилуют, пытают и убивают. А запретить их разгул или хотя
— Мы дали бы ему денег на армию.
— Ещё дадите, не сомневайтесь. И Агиллари с благодарностью возьмёт их. Но только когда займёт Столицу, не раньше. Он хочет победить сам, без поддержки — это не вызывает сомнений.
— Но вы… — замялся тощий, — вы могли бы шепнуть ему на ухо, что уже сейчас мы готовы оказать ему поддержку? Не хотелось бы выглядеть… э-э…
— Как переметнувшиеся к победителю, — закончил гость. — Это понятно. Сделаем.
Даже если деловитая прямота его коробила хозяев, показывать это они не решались. Уж кто-кто, а истинные закулисные владыки Приказа умели делать скидку для тех, за кем была сила. И не требовать слишком многого.
Часом позже в одной из уединённых внутренних комнат столичной цитадели человек, награждённый за свою службу Равнинам званием рыцаря, имел ещё одну беседу.
— Они готовы поступить разумно, — подводя итоги своему рассказу, заключил он. — С их стороны воцарение Агиллари не встретит сопротивления, скорее наоборот.
— Это было ясно заранее. Неожиданности?
— Нет. Ко мне присматривались. Лиссор пытался выказать себя идейным противником тастаров и ревнителем величия своей расы. Эгват делал вид, будто робок и податлив. А старик Нийм молчал и задал самый важный вопрос, как будто среди этой троицы его слово весит больше слова любого другого. В общем, ничего из ряда вон. Твой анализ, как всегда, оказался предельно точен даже в мелочах.
— Тастары уходят… — сказал собеседник рыцаря. Отвернулся, сделал три размашистых шага и встал у окна, глядя вдаль. Седую гриву его шевельнул сквозняк. — Тастары уходят, королевство остаётся. И остаётся долг. Скажи мне, старый друг, ты будешь жалеть об уходящем мире? О порядках, при которых мы были вскормлены и выучены?
— Эти порядки ещё не ушли, — ответил рыцарь. — И потому моё сердце молчит: у него нет глаз, обращённых в будущее. Но…
— Договаривай.
— Глаза, обращённые в будущее, есть у моего разума. И мне не нравится то, что они видят.
Рыцарь помолчал, и многие — те, кто лишь слышали о нём, и те, кто лишь видели его — сильно удивились бы выражению на его лице.
— Я не из учёных братьев, — заговорил он наконец, — но я тоже изучал историю. Мы, люди, показали себя хорошим зверьём. Мы живучи, как вороньё — но если бы не наша способность размножаться и жиреть на любом мусоре, наша глупость давно поставила бы нас на край гибели. Мы не разумны! Или разумны наполовину. Только человек — и Агиллари, безусловно, человек! — мог вернуть в мир каэзга. Мы завидуем силе тастаров, их долгому веку, их магии… но что мы сделали, когда у нас в руках тоже была магия? Мы уничтожили свой мир! Будь мы более разумны,
Человек у окна улыбнулся.
— Они бы не только не смогли, но и не стали захватывать нас. — Сказал он тихо. — Если ты действительно знаешь историю, то должен помнить, что тастары не стремились к власти как таковой — им была нужна лишь безопасность. Человек может презреть безопасность ради зыбких миражей: власти, славы, любви, чести. ОНИ руководствуются лишь заключениями разума. Горько признаваться в этом, но они правили нами и всё ещё правят не только по праву сильных. За ними, кроме силы, стоит ещё мудрость. Мы дети рядом с ними, друг мой Айкем… глупые, непокорные дети, не знающие пользы своей.
— Ну, мы-то с тобой давно уже не дети.
— Да, — согласился седой. — Мы не дети, потому что они научили нас, как быть взрослыми. А вот Агиллари учили совсем не этому. Его учили помнить, ненавидеть и мстить. Он гонится за миражами… за химерами славы и справедливости, кровавыми изначально. Странно ли, что пролитая кровь отмечает его путь?
Рыцарь по имени Айкем упрямо тряхнул головой.
— Мы можем помочь ему стать взрослым!
— Можем. И даже научим, наверно. Но боюсь, что для наших учителей будет уже поздно.
Глава одиннадцатая
В некий день войска принца Агиллари, которого всё чаще звали королём и Справедливым, подошли к Столице. И Столица открыла ворота перед законным владыкой.
Толпы любителей поглазеть стиснулись на площади у ворот в одну большую бучу. Женщины и мужчины, подростки и старики, бедняки и люди вполне состоятельные — буча поглотила всех, смешала, растворила. Агиллари вступил в город, ожидая подвоха, но подвоха не было, и казалось, что плотный клин закованных в железо телохранителей пригодится лишь для того, чтобы продавить дорогу в людской массе.
…После даже люди Тайной службы не смогли узнать, кто закричал первым. Да и неважно это было, потому что спустя минуту кричали уже многие. Может быть — все. В этот момент горожане любили нового владыку и спешили выразить чувства способом простым и буйным. Столичные жители срывали с себя сдержанность, ценившуюся при тастарах, как пленник срывает постылые оковы.
Толпа забурлила. Телохранители быстро начали увязать в ней. Принц, сидевший в наспех украшенной повозке, поморщился, наклонился и сказал что-то человеку с полными скуки глазами. Выслушав, тот выкрикнул приказ, потерявшийся в общем шуме. Толпа не услышала его.
Зато услышали телохранители.
И потянули из ножен мечи.
Спустя ещё десять минут дорогу перед принцем Агиллари перестало преграждать что бы то ни было. В живом железном кольце, кое-где забрызганном красным, принц Равнин проследовал к цитадели и вошёл в неё без единой помехи. А следом за новым королём через городские ворота втягивалась в Столицу, тут же распадаясь на большие и малые отряды, нестройная лента вооружённых людей. Войско освободителей.
И пришедшая следом ночь, когда оно освободило Столицу от нелюдей-угнетателей, была пьяной. Была громкой. А ещё — горькой от дыма и красной от огня.