Уроки ирокезского
Шрифт:
А "юбилей" хоть и "полукруглый", но вот так, в полном здравии и с ясной головой отпраздновать свое стодвадцатипятилетие – это здорово! Жалко, что рассказать никому не получится…
Хотя я и пытался. Когда я валялся парализованным, рассказал всю свою историю Камилле. Долго рассказывал, а жена с огромным удовольствием слушала. Но когда рассказ закончился, она очень ласково улыбнулась и сообщила все, что она об этом думает:
– Наверное кое-кому это может даже понравиться. Но не мне: ты уж больно много ужасов для этой истории навыдумывал. Понятно, что марксисты – это люди с совершенно больной моралью, но поверить в то, что они станут убивать дворян просто за то что они родились дворянами, отбирать последний хлеб у крестьян… Достаточно было бы показать их такими, какие они и есть на самом деле, то есть продажными наемниками банковского капитала. Так
Вообще-то мне повезло, причем повезло трижды. Первый раз повезло в том, что подстанцию "на всякий случай" (по распоряжению Даницы, конечно) охраняло больше сотни человек, так что наемник с винтовкой просто не смог подобраться туда, откуда меня можно было достать. Второй раз повезло в том, что когда пуля разбила изолятор, падающий провод сначала зацепил металлическую ограду – и из-за короткого замыкания сработали предохранители Новоярославской электростанции. Мне, конечно, все равно досталось – емкости провода длиной в двести двадцать километров хватило бы чтобы меня просто поджарить, но в третий раз мне повезло в том, что Лиза из двадцати четырех пуль девять все же загнала именно в провод и он упал метрах в трех от меня. Так что я "поймал" только "шаговое напряжение" – тоже немало, но все же не смертельно. А Лиза-то там оказалась не сама по себе, ее, оказывается, тоже Даница пригласила "на всякий случай"…
Нет, все же тогда повезло и в четвертый раз – доктор Батенков и в этот раз не оставил жену без присмотра. Мне он не сказал, останавливалось у меня сердце или нет, но ребра, делая непрямой его массаж, все же поломал. Впрочем, это-то не очень и важно, важен результат: я остался жив.
Правда вот конечности "по привычке" отключились, это да… совсем отключились. И не только конечности, на этот раз я даже глаза открыть пару месяцев не мог. Зато мог дышать и даже тихонько стонать… так "постаныванием морзянки" я с окружающими и общался. Камилла говорила, что я еще немножко улыбаться почти сразу смог и именно то, что ее визиты в больницу (ориентируясь, вероятно, на звук ее голоса) отмечал улыбкой, и заставляло ее верить в то, что я снова выкарабкаюсь…
Ну а меня заставляло в это верить ее искреннее убеждение в том, что я выкарабкаюсь. Не сразу, конечно – но уже в начале двадцать пятого года я стал потихоньку рассказывать жене свою историю. А в апреле даже нарисовал (хотя и довольно паршиво) золотую статую в центральном холле Университета и само здание…
Рассказывать я ей это стал уже дома, куда меня перевезли из больницы. Правда переезд не повлиял на уровень внимания, оказываемого мне врачами: все так же дважды в день мне делали массаж, разнообразную (точнее своеобразную) гимнастику, благодаря чему к осени я потихоньку начал чувствовать собственные конечности. То есть они начали болеть, причем по мнению одних врачей от детренированности, а по мнению других – от излишней нагрузки на мышцы. На причины мне было наплевать, и я радовался тому, что Камилла давно уже успела синтезировать ибупрофен: он боль, конечно, полностью не снимал – но делал ее терпимой, а "заново привыкать к опиатам" у меня не было ни малейшего желания…
В декабре, когда я все же начал передвигаться по квартире, боль почти прошла: наверное просто все время лежать было просто неправильно, а когда я смог сидеть (хотя бы и в инвалидном кресле), стало правильно. Не знаю… может быть повлияло то, что я смог все же делом заняться, ну хоть каким-то действительно полезным делом. Сидя-то я по крайней мере мог не только с семьей поговорить – а после разговоров со Славой думать о больных конечностях стало просто некогда.
Триумвиат Струмилло-Петрашкевича, Антоневича и Джугашвили более чем успешно потратил денег из "Фонда Волкова" чуть больше двенадцати миллиардов, правда за полтора года. Перетащив из США почти три тысячи разных заводов, из которых более двухсот оказались по нынешним меркам "индустриальными гигантами". То есть заводами, на которых работало больше, чем по пять тысяч рабочих – и заводы эти были не только выстроены, но и обеспечены персоналом, под который, естественно, потребовалось выстроить всю инфраструктуру. То есть минимум новые города, в которых теперь проживало больше десяти миллионов человек. Треть из которых переселились
Саша Антоневич с изрядной долей сарказма сказал, что "эти приехали к нам уже навсегда потому что им теперь некуда возвращаться" – имея в виду, что в США они теперь просто не найдут себе жилья. Не потому что прежнее их жилье куда-то делось, а потому что "они теперь поняли, как должно выглядеть настоящее жилье". Машка ему вторую Звезду Героя не "по знакомству" на грудь повесила, ведь Саша сумел обеспечить строительную индустрию всем необходимым для постройки "сверх плана" почти двух миллионов квартир в течение года. А Иосиф Виссарионович эту индустрию обеспечил кадрами – ведь именно через Канцелярию проходили практически все назначения руководителей более или менее крупных предприятий. И я снова подумал, что человек – любой человек – работу делать умеющий обязательно займет достойное место, где его талант будет наиболее востребован. Потому что руководителем "департамента жилищного строительства" в Госкомитете по строительству и архитектуре стал молодой бакинский архитектор с очень знакомой (мне) фамилией…
Правда пока эти "сверхплановые" квартиры не дотягивали даже до минимальных стандартов, выработанных еще Черновым, но все видели, что строительство продолжается и максимум года через три "каждый получит обещанное", причем чем лучше человек работает, тем быстрее он желаемое и обретет, так что "переехавшие заводы" продукцию стали выдавать быстро – и продукцию качественную. Ну и отечественный пролетарий получил больше возможностей подучиться – что было весьма важно, поскольку янки теперь усиленно препятствовали эмиграции. Народ, конечно, просачивался, но теперь в очень умеренных количествах, так что довольно много перевезенных заводов полностью комплектовались отечественным гегемоном.
Два средних по размерам "американских" завода поднялись неподалеку от Москвы: в Струнино (поблизости от ЛЭП) вырос завод по выплавке специальных "электрических" сталей (на котором из этих сталей и лист катали, правда в небольших объемах), а в Карабаново из струнинского листа варились трубы. Диаметром в три четверти метра и способные выдерживать давление под сотню атмосфер. Заводы использовали электричество с Новоярославской элетростанции, а их продукция обеспечивала эту электростанцию топливом. Не полностью, конечно: пока из-под Векшина перекачивалось по миллиону кубометров газа в сутки и этого хватало на работу только одного стадвадцатимегаваттного генератора – но в Аксарае тоже скважина наконец добралась до газа и его (понятно, после многостадийной очистки) тоже предполагалось переправлять в Ярославль. Чтобы запитать второй "газовый" генератор…
После этого Машка, вероятно получив очень наглядный образец масштаба потребностей энергокомплекса, "забрала" у меня все программы по ядерной энергетике. Понятно, что вместе с деньгами, нужными для ее развития – но если я в состоянии лишь по квартире перемещаться, да и то лишь тогда, когда кто-то коляску мою сзади толкает…
Новоярославскую станцию планировалось со временем полностью перевести на газ, а пока она сжигала в сутки по десять с лишним тысяч тонн угля – автралийского и донецкого. Идея использования угля из Воркуты быстро завяла так как он полностью потреблялся металлургами – а австралийский оказался самым дешевым даже с учетом перевозок по железной дороге из Усть-Луги. Но так как эта электростанция выдавала лишь один процент того, что хотел Слава, дочь наша очень глубоко прониклась идеями "мирного атома". Ну и я в этом хорошем деле помогал чем мог – то есть языком. Если нахвататься нужных знаний – а хотя бы по верхам, в процессе трепа в пивной напротив института со студентами "нужных" факультетов – то и такая помощь оказывается полезной: осенью двадцать восьмого года в пятнадцати километрах от Красноводска на берегу Каспия заработал первый по-настоящему промышленный реактор на тяжелой воде. Электричество, правда, он не вырабатывал: на его базе работала опреснительная установка мощностью в двенадцать тысяч кубометров в сутки.
А под Красноярском заработала первая газовая центрифуга. Не самая-самая первая, эксперименты с обогащением урана с помощью центрифуг начали еще в двадцать третьем, но это была самая первая "серийная" – и в отличие от экспериментальных крутилась она вдвое быстрее, со скоростью в шестьдесят тысяч оборотов в минуту. Разработчики обещали, что прокрутится она лет пять без перерывов… и если к концу тридцатого будет запущен каскад из трех тысяч таких… Насколько я помню, водоводяной реактор – самый безопасный.