Уроки ирокезского
Шрифт:
Время за разговорами шло быстро, и за окном начало смеркаться. Хозяин дома щелкнул какой-то кнопкой, расположенной на стене у двери, и кабинет залил яркий свет. Но Илларион Иванович этого даже не заметил: он смотрел в окно, где над каналом медленно разгорались удивительные оранжевые огни…
На секунду Иллариону Ивановичу показалось, что он понял смысл действий этого необычного юноши: не иначе, как делал он все, чтобы вечерами вот так, в одиночку, наслаждаться прекрасным видом из окна – но тут же понял всю вздорность этой мысли. Однако другая мысль – о том, что нельзя подобное не устроить в столице – сомнения в нем не вызвала.
– Красиво… – совершенно искренне высказал он свое мнение тому, кто все это устроил. – Ну а теперь я предлагаю поговорить о том, что могло бы сделать
Илларион Иванович не стал бы не просто другом, но и доверенным человеком предыдущего императора, не разбирайся он равно хорошо и в делах, и в людях. И он сразу понял, что грядущий "товарищ" уже просчитал его личные выгоды: настоящее снятие опалы, отношения с Императором… А еще понял, что собеседник счел это правильным, но не счел нужным выискивать себе лишние привилегии:
– Во-первых, все это все же окупается, но косвенно, через торговлю, которую я веду в магазинах на остановках и выстроенных там, куда трамваем добраться очень просто. Однако дело это весьма хлопотное, а прибыли – копейки, даже внимания особо не заслуживающие. Так что вряд ли мне это вообще будет интересно, вы уж не обессудьте. Хотя погодите…
Когда за окном уже совсем стемнело, Илларион Иванович попросил хозяина приглушить свет в кабинете и снова с большим удовольствием осмотрел пейзаж, озаренный каким-то "неземным". но довольно приятным светом. И подумал, что в сущности этому молодому человеку не так уж много и потребно, а если помочь ему выйдет, то открываются такие перспективы…
Липа – дерево очень хорошее, в смысле для использования в аллеях. Можно без особых проблем посадить вполне уже взрослое дерево, и оно не загнется. Конечно, было бы неплохо для таких работ использовать экскаваторы, краны подъемные – но и простые мужики вполне годятся, если их много. А их было очень много.
Мне еще в начале апреля случайно получилось выкупить старое, совершенно заброшенное поместье неподалеку от Рязани. Поместье небольшое, всего-то с полсотни десятин – но все эти десятины успели зарасти липами. Когда-то хозяева высадили там липовую аллею, а других деревьев по окрестностям не было – крестьяне все распахали, вот липа свободное место и захватила. Но выросла недостаточно еще большой, чтобы народ ее рубить начал – и теперь уже и не вырастет: почти все деревья были аккуратно выкопаны и отправлены на аллеи и в парки моих "городков". Когда есть свои баржи, то по Оке и Волге можно деревьев перевезти сколько хочешь, к тому же теперь это было можно сделать быстро: Стасов первым делом изготовил котел высокого давления для барж – и парочку успел поставить на новенькую "углевозку". Лоханка на сто тонн с двумя машинами по восемьдесят (как выяснилось) сил оказывается бегает вниз по реке быстрее двадцати километров в час, так что начинающие распускаться деревья даже завянуть особо не успели. Учитывая же, что после перехода "Завода имени П. Барро" в цепкие ручки Порфирия Филипповича таких котлов делалось по пять в неделю, барж для перевозки лип тоже хватило. И не только лип: по реке неспешно (но все равно быстрее чем даже пассажирские пароходы) плыли целые леса – я решил будущие поля огородить этими самыми лесополосами, которые вроде как помогли суховеи победить. Специалисты говорили, что большинство деревьев можно пересаживать вплоть до конца июня, если потом будет чем их отливать – но у меня-то уже с водой проблем не предвиделось, так что плыли вязы, клены, сосны, дубы. Небольшие, до трех метров в вышину, но много: если простому русскому крестьянину платить по полтине за дубок или тридцать копеек за клен и вяз, то выясняется, что его невеликие угодья этими деревцами буквально усеяны. А где деревца не успели вырасти, заросли кустов по пятаку за штуку землю этого крестьянина заняли чуть ли не в три слоя…
Теперь эти деревья и кусты обживали новые территории, чему активно способствовали образовавшиеся внутри периметра колхозники. У меня было для них выстроено два десятка деревень (именно деревень, церкви я ставить не стал), и население их было, наверное,
Посевная закончилась, и закончилась "выдающейся победой": все намеченные полста тысяч десятин были распаханы и засеяны пшеницей. Обычной белояркой, так как все запасы семян "из будущего" при последнем переносе "испеклись". Единственное, что было сделано "для повышения урожая", так это предпосевная "обработка" зерна: его просеяли через калиброванные грохоты и в поля отправили только самые крупные зерна. Нет, не единственное – еще и "лесозащитные полосы".
Правда, пока полосы в основном предназначались для того, чтобы защищать как раз те немногочисленные деревья и кусты, которые успели посадить – от засухи защищать. Для чего посредине каждой такой "полосы" и клался водопровод с колонками через каждые полкилометра…
Самым заметным для любого "гостя" моего поместья был первый поселок, начинающийся всего в восьми километрах от берега Волги – заметным просто потому, что "трамвайный" маршрут шел через самый его центр. Назывался поселок просто – "Кирпичный завод", и в нем одноименный завод и был выстроен. Столь странное расположение завода объяснялось просто: когда Волга разольется, его не затопит, а везти уголь на него пять верст или семь – это уже неважно. Собственно, и мои "рабочие городки" строились из сделанного здесь кирпича – но в нескольких туннельных печах делали не только популярный стройматериал. Две больших печи (на самом деле четыре сдвоенных) предназначались исключительно для выделки полуметрового диаметра керамических труб, которые сначала просто обжигались, а затем – в следующей секции печи – покрывались глазурью изнутри и снаружи.
Я говорил Елене Андреевне, что трубы гораздо дешевле покупать – но тут, как оказалось, я наврал. Цена керамической трубы складывалась из копеек на зарплату землекопам на глиняном карьере и многих рублей на закупку топлива для обжига – а ведь глазурованная труба обжигалась дважды, поскольку глазурный состав наносился в мокром виде на уже обожженную и охлажденную трубу. А если глазурь – сухую – как-то прилеплять к трубе, не успевшей остынуть и все еще сияющей ярко-оранжевым светом, то количество рублей на уголек уменьшается почти вдвое.
Мне способ такого "прилепления" придумали два молодых человека: инженер по фамилии Федосеев и химик Христофор Верт – потомственный, кстати, владимирский дворянин. В детали процесса я не вникал, там было что-то вроде "быстрого посыпания" вращающейся трубы глазурной пылью через хитрую насадку, но мне было достаточно того, что трубы получались непротекающими. И получалось их много – из каждого "холодильника" готовые к укладке в канаву они вынимались раз в полчаса, причем сразу по дюжине. Обе печки-"вертушки" давали мне этих пятиметровых труб по четверть километра в час, так что чем деревья поливать – было. И не только деревья.
Почва-то в степи плодородная, но, как говорили биологи-полеводы, на фунт зерна пшеница требует испарения пятисот фунтов воды. На центнер – пятьдесят тонн. И нынешние шесть центнеров зерна с гектара обуславливались тем, что гектар этот запасал воды для растений триста тонн всего. То есть травка успевала взять из земли влаги слой в три сантиметра примерно. Вообще-то для степи это и немало – но для поля явно скудновато. А вот если на гектар водички плеснуть – причем за полтора месяца – слой сантиметров в десять, то сразу получится… что нужно на этот гектар вылить тысячу тонн воды. А на пятьдесят тысяч гектаров моих уже засеянных полей даже несколько больше…