Уроки нежности
Шрифт:
Мы проходим в кабинет. Здесь прохладнее, чем в основном зале, и мне становится зябко. Комната напоминает миниатюрный музей: высокие книжные шкафы из темного дерева, заполненные древними манускриптами и редкими книгами, тянутся вдоль стен. В центре комнаты стоит большой дубовый стол, на котором разложены свитки и старинные карты. Потолок с изящной лепниной, стены освещены несколькими старинными бра. Эти бра изготовлены из бронзы и украшены искусной резьбой. Мягкий золотистый свет лампочек бросает причудливые тени на стены.
– Здесь не больше пятнадцати градусов, – поясняет профессор и указывает на книжный стеллаж, похожий на те, что бывают в музее.
Древние фолианты разложены и на столе и закрыты стеклом.
– Он их вынес? Все три штуки? – глядя на книги, недоуменно спрашиваю я. – Одна из них с драгоценными камнями?
Профессор утвердительно кивает:
– В Ватикане ему дали три дня на изучение материалов. Он понимал, что времени катастрофически мало, и вынес книги.
– Его не обвинили в воровстве?
– Обвинили, но Швейцария заступилась за своего гражданина. Тот в свою очередь на всех публичных мероприятиях говорил, что воры как раз сидят в Ватикане и прячут от нас, ученых, столько важных материалов, что им бы помалкивать. – Джоан весело фыркает. – Леон был сумасбродным энтузиастом.
– Так вы были знакомы?
– Мы даже какое-то время встречались, но потом он мне наскучил. Древние народы интересовали его куда больше, чем я. – Мак-Тоули машет рукой, а на лице ее проскальзывает ностальгия. – К тому же он получил предложение от другого учебного заведения и согласился.
– А он написал книгу?
– Да, ее издали уже в другом университете, – сухо произносит Джоан. – Ван дер Гардтс позвал его в Оксфорд, где Леон и прожил до конца жизни и там же был похоронен.
Все звучит так, будто он бросил Джоан ради более выгодного предложения.
– Уверена, вас бы тоже взяли в Оксфорд.
Джоан сжимает губы в тонкую линию и цедит сквозь зубы:
– Ничто в этом мире не заставит меня принять предложение от Оксфорда.
Я ошеломленно врастаю в землю. Мак-Тоули качает головой:
– Не бери в голову, Селин. У меня с ними старые счеты. Мир ученых – весьма конкурентная среда. – Она улыбается и указывает подбородком на выход. – Пройдем в главную залу? Ученикам нельзя здесь находиться без разрешения директрисы.
– Почему?
Джоан усмехается:
– Ты же сама видела драгоценные камни на обложке. – Профессор закрывает дверь кабинета и спрашивает: – В каком году пала Византийская империя?
– В тысяча четыреста пятьдесят третьем, – мгновенно отвечаю я.
– Правильно. А в каком году она появилась и как?
– В триста девяноста пятом году она образовалась в связи с падением Римской империи.
– В том кабинете один том на латинском, тот, что самый скромный, в кожаном переплете. Он датируется двести семидесятым годом.
Мы проходим в центр библиотеки и медленно
– Тот, что с драгоценными камнями, уже на греческом и датирован семьсот тридцать пятым годом. И последний – пятьсот четырнадцатым, тоже на греческом. А общая стоимость этих книг – свыше двадцати миллионов франков.
Я прикрываю рот рукой, и Джоан в очередной раз весело фыркает.
– Частные коллекционеры, университеты всего мира мечтают заполучить их, поэтому доступ к ним почти невозможен, – широко улыбается она. – Можете поблагодарить, эти тома видели лишь единицы.
Джоан подводит меня к дубовому стеллажу. Я пробегаю пальцами по корешкам книг и, открыв одну из них, вдыхаю запах бумаги и чернил. Невероятно!
– Ценность тех книг на самом деле неизмерима. Есть на свете бесценные вещи.
Историческая ценность подобных томов – дороже всех денег мира.
– До сих пор в голове не укладывается, что ваш коллега взял и просто вынес те книги из ватиканской библиотеки.
Мак-Тоули заглядывает мне в глаза:
– Почти так же невероятно и то, что девочка из неблагополучной семьи, родившаяся в Марселе, их увидела, ведь так?
– Откуда вы знаете?
– Академия знает о своих стипендиатах все, – четко произносит Джоан. – Но наше прошлое не определяет наше будущее. Никогда. – Она смотрит на меня твердым, пронизывающим насквозь взглядом. – Это мой первый для вас урок, мадемуазель. Также мне хотелось бы определить вас на свой курс по истории.
Я замираю с книгой в руках, боясь пошевелиться. Искренне надеюсь, что это не сон.
– Меня?
– Вас, но не все так просто. Для этого вам нужно будет подтянуть немного свои знания, Селин, – добавляет профессор. – Мой курс сложен и требует определенных качеств. – Она оглядывает меня сверху вниз. – Вы напоминаете меня в молодости. Не поверите, но я тоже носила гольфы и юбки плиссе. – Старушка посмеивается, а я все еще стою как статуя с книгой в руках. – Через два месяца я устрою вам экзамен, по результатам которого приму решение.
– Простите, а что именно мне нужно подтянуть? – уточняю я. – Сегодня же займусь…
Джоан вновь перебивает меня.
– Пылкая к знаниям, превосходно! – хвалит она. – Мы сейчас проходим Французскую революцию, и, прежде чем вы самонадеянно сообщите, что знаете тему, позвольте вас остановить, – приподняв маленькую ладонь, произносит она и ласково улыбается. – А вот и прибыл ваш репетитор.
– Вы меня звали? – доносится за моей спиной голос Уильяма Маунтбеттена.
Книга с глухим стуком падает из моих рук на паркетный пол. Я резко поворачиваю голову и гляжу на Уильяма. Он переводит сурово-хмурый взгляд с Джоан на меня. Я покрываюсь мурашками от холодности серых глаз. Вид у него усталый, воротник белой рубашки под галстуком в цветах академии небрежно расстегнут.