Уроки переносятся на завтра
Шрифт:
Слов они, конечно, слышать не могли, но пантомима, развернувшаяся у них на глазах, получилась куда красноречивее. Атилла много и разнообразно двигался по сцене, жестикулировал, играл мимикой, тогда как Бабаклава не шевельнулась ни разу. Лишь только два бдительных зрачка следили за артистом, да нога ещё сильнее уперлась в педаль, блокирующую турникет.
В конце концов, Атилла скатился на театральные банальности и штампы: встал на колени и принялся бить челом землю.
– Да, - признался Шнырь.
– Плохи
– Думаешь, это её впечатлит?
– усомнился Серега.
– Это впечатлит кого угодно. Поверь.
– Да чего тут рассуждать?
– вмешался Толян.
– По голове ей чем-нибудь!
Десантник, притаившийся на дне стройбатовской души, глаголил истину. Скорее всего, они бы так и поступили, но тут Юля всех огорошила, предотвратив назревающую мокруху.
– А милицию она тоже не пустит?
– Мысль здравая, - одобрил Серега.
– Мне только не понятно, где мы возьмём костюмы.
– Чо там?
– раздалось сзади.
Они обернулись и увидели новую порцию студентов, вернувшихся с демонстрации — соседей из 228-ой в полном составе: Деда Магдея, ББМ и Железного, на плече которого лежал транспарант — красное полотно, намотанное на деревянные колышки.
– Вот оно!
– сказал Шнырь.
– Ну-ка, разверни.
Белой краской на алой материи было начертано: «Свобода! Равенство! Братство!» Не испрашивая разрешения, Шнырь надкусил зубами сукно и затем рванул его руками. Послышался звук треснувших от напряжения штанов.
– Ты чо делаешь?
– запоздало возмутился Дед Магдей.
– Нам его в деканат сдавать!
– Не пыли, - нисколько не смутился Шнырь.
– Я ведь только братство забрал. Сдадите свободу и равенство. Мне бы лично так и первого хватило.
Далее он ловко порвал материю на полоски и соорудил из одной из них повязку себе на рукав.
– ДНД?
– догадался Лёха.
* ДНД – добровольная народная дружина, разоружённые отряды пролетариата, помогавшие милиции блюсти порядок.
Шнырь кивнул и смело потянул на себя ручку двери.
– А мне?
– спохватился Толян.
– А ты якобы с нами. Представитель дружественного милитаризма.
Расчёт оказался верным — при виде грозного отряда дружинников Атилла поднялся с колен, а у Бабаклавы вытянулось лицо.
– Показывайте, где тут у вас, - приказал Шнырь вахтёрше, не давая собрать в кучу мозги.
– Никого чужих нет, - доложила с готовностью она.
– А что случилось?
– К нам поступил сигнал. В какую сторону 333-я?
– назвал он наобум номер комнаты, которой, кстати, и в природе-то не существовало.
– Туда, - показала рукой Бабаклава.
– Ты!
– Шнырь ткнул наглым пальцем в Атиллу.
– Будешь понятым.
Они резво просочились через узкий проход
– Вы идите, - сказал он.
– А я немного поболтаю с женщиной.
– Зачем?
– изумился Толян.
– Закрепить успех. Не люблю половинчатых решений.
Атилла пожал плечами. Мол, каждый развлекается по-своему.
– Дело пустяковое, - пояснил Шнырь своё возвращение Бабаклаве, хотя она ни о чём и не спрашивала.
– Без меня управятся. А вас, извиняюсь, мадам, как зовут?
– Клавдия Филипповна, - удивилась вахтерша.
– Очень приятно! Иван Спиридонович.
Он порывисто поцеловал ей руку и присел на краешек стола.
– Филиппом, стало быть, батюшку вашего звали?
– Ну да, - ещё пуще изумилась женщина.
– Эх, какое время было! Какие имена! Не то, что сейчас.
– Это вы верно подметили.
– Воевали?
– деловито спросил Шнырь и, не дожидаясь ответа, продолжил.
– Воевали, воевали... От меня ничего не укроется. По выправке вижу. По глазам. – Он достал из кармана пачку «Беломорканала» и протянул её собеседнице.
– Угощайтесь!
Они закурили, распространяя вокруг себя едкие облака дыма. Студенты, проходившие мимо, с опаской поглядывали на смирную почему-то Бабаклаву и спешили исчезнуть с глаз долой и от греха подальше. А Шнырь, не останавливаясь на достигнутом, склонился прямо к её лицу и строго спросил:
– Я могу на вас рассчитывать?
– Э… - замялась она, решительно не понимая, что ещё Родине от неё может потребоваться после того, как она завязала и с квартирными кражами, и с алкоголем.
– В общежитии неспокойно, - сказал шёпотом Шнырь и огляделся по сторонам.
– Грядёт большой шмон. А это, - ткнул он пальцем в красную повязку на рукаве, - так, прикрытие.
Он резко выпрямился, заставив Бабаклаву вздрогнуть, потом соскочил со стола, оправляя на себе пальто.
– До особого распоряжения! И никакой самодеятельности! Ясно?
– Ясно, - поддакнула вахтёрша, в полной мере осознав лишь одно, что влипла куда-то по самые уши.
Шнырь по-военному, на каблуках, развернулся и скрылся в недрах общаги, оставив Бабаклаву наедине с дымящейся «беломориной».
Дед Магдей отслужил три года в морфлоте. Первые полтора года он учился драить палубу, а оставшуюся часть службы наставлял этому мастерству молодых. Поэтому его представления о мире сводились к нехитрой формуле: если человек способен держать в руках швабру, то с ним стоит иметь дело, а если нет, то от такого лучше держаться подальше.