Уроки украинского. От Майдана до Востока
Шрифт:
— Она могла бы не давать, — отвечает Елена.
— Могла бы, — соглашается отец Андрий. — Но давала и не попрекала.
— Нет! Ну ты скажи, — обращается к брату Панкрат. — Как можно было так надо мной издеваться в детстве? Она насмотрелась каких-то фильмов про фашистов и реально мне руку сломала — и даже не извинилась! Я обиду эту… А помнишь, ситуация была, когда мы к матери все приехали, а все же накопилось, и слово за слово, слово за слово… У нее же вроде все есть, и счастье есть, но чего-то ей не хватает.
— Реализации ей не хватает, — хмыкает отец Андрий.
— Да! Ей жутко не нравится, когда ей рассказываешь про свои успехи. Тогда при ней сказали,
— Так она ж не от раскаяния плакала, — говорит отец Андрий, — а от того, что ее поставили в такую ситуацию.
— Да вы же все равно ее любите! — говорит Елена.
— А при чем тут любовь? — спрашивает отец Андрий. — Конечно любим. И она нас любит.
— Если Зинке будет плохо, мне тоже будет нехорошо, — говорит Панкрат. — Но она же обложила себя какими-то гадостями. — Панкрат обкладывает чем-то невидимым свои мускулистые руки. Церковь озаряется. В окно видно, как разряд молнии уходит в Днепр. — Ей что-нибудь припомнишь, она сразу бежит за своей сумочкой с таблетками. — Панкрат открывает свою сумку, достает таблетки и кладет их в рот, запивая.
— Это что? — спрашивает отец Андрий.
— Антидепрессанты, — отвечает Панкрат. — Как Зинку вспомню, так сразу нервничать начинаю. «Путин — наш святой!» — хриплым басом передразнивает он ее. — «Путин сказал: мы проснулись в другом государстве!» Нет, пришел, тупо заграбастал Крым. Еще говорит: «Без единого выстрела!» А попробуй там постреляй — наши лошары с одними отвертками ходили, а у Путина войска — зубами перегрызут колючую проволоку.
— Я ж еще когда был у них недавно в Энске, она телевизор смотрела и ревела, — морщится отец Андрий. — Майдан, дым, огонь, радикалы. А она ревела — переживала, как мы тут.
— Тьфу!
— А я наоборот, — продолжает отец Андрий. — Скорей бы от нее смыться.
— А я тогда Зинке сказал: «Если прощения попросишь, я тебе все прощу!»
— Наврал, — говорит отец Андрий.
— А она все забыла! Она каялась, говорила: «Как я могла такое делать?» Все забыла! Прощения просила… Но я ей все равно не простил! Сломала мне психику в детстве. Вот теперь антидепрессанты глотаю. Когда началась мобилизация, мне же так плохо стало, я два дня ничего не ел. Боялся, что меня убьют.
— Панкрась, ты каждого звонка в дверь боялся, — вздыхает Елена.
— Так они же повестку носили за повесткой! Я боялся, что меня убьют, детей застрелят! Пришлось пойти к психиатру. Он говорит: «Это у вас недовыработка серотонина»… А у нас же армия никакая. Власть полулегальная. Этот Турчинов не пойми что! Объявил себя исполняющим обязанности и начал меня на войну посылать. А мои убеждения?! Если я откажусь, я нарушу присягу. Я так не смогу, я не такой человек. В общем, сломала мне Зинка психику.
Они встают перед иконами. Панкрат и Елена берутся за руки. Отец Андрий читает молитву. Панкрат подпевает ему сильным голосом. Вступает Елена. В конце они молятся за свою старшую сестру Зинаиду. Семья выходит на улицу, когда гроза прекращается, оставляя после себя потоки воды на дорогах.
Образ врага
Кого видят в прицеле солдаты
В гражданской войне на Украине очередная надежда на мир. Президент страны Петр Порошенко объявил об одностороннем прекращении огня и предложил ополченцам сложить оружие. Хрупкое перемирие было нарушено в тот же день обеими сторонами. Частные батальоны, финансируемые олигархом Игорем Коломойским, инициативу президента проигнорировали, а ополченцы юго-востока заявили, что ответят только на предложение о переговорах, а не о капитуляции. Но даже то, что стороны пытаются хотя бы заочно говорить о мире, уже хорошо. Корреспондент «РР» побывала на Львовщине и в Донбассе, пообщалась с бойцами воюющих сторон и услышала не только слова ненависти, но и нотки взаимной любви.
Жовква. Гостиница
— На западной границе врага не было никогда. Это была тихая, мирная жизнь, — говорит молодой пограничник, вчера вернувшийся со службы на границе в Луганской области домой во Львов.
Своего имени не называет ни он, ни его товарищ. Они сидят рядом на узком диванчике, касаясь друг друга локтями. Один — худощавый брюнет. Другой — рыжий, с красным от загара лицом. Говорит в основном брюнет:
— Никакой военной подготовки у нас не было. Первое, что было, — это чувство патриотизма. Я не могу сказать, что нам его внушили. Мы внушили его сами себе. На восток ехали на взводе, потому что должны были… Защитить нашу государственную целостность. Какие-то очертания границ сохранить. А когда мы приехали туда, то увидели… Если население Харьковщины к нам еще нормально относилось, хотя и они первые два дня не пускали детей в школу, потому что это же бандеры приехали… — он переглядывается с товарищем. — Знаете, даже один довольно-таки взрослый человек подошел к нам и говорит: «Вы, бандеры, едите детей младше семи лет. Они же еще не пьют, не курят!» Один наш солдат не растерялся и ответил: «Нет, мы в основном стариков едим. Их легче словить». А на Луганщине у нас случился настоящий переворот. Мы увидели, что девяносто девять и девять десятых процента местного населения за присоединение к России. И задали себе вопрос: а что или кого мы приехали сюда защищать?
— И как вы на него ответили?
— Нашли единственное объяснение: просто мы должны отстаивать целостность Украины. Я чувствовал, что должен доказать им: мы не бандеры, а просто люди с запада. Агрессии у нас против них не было никакой, только словесная — в ответ. Все эти месяцы мы воспринимали их как своих соотечественников, хотя они отличаются от нас капитально. У нас каждый старается построить хороший дом, чтоб лучше, чем у соседа, а у них можно «Вия» без декораций снимать. Они там умирают, а их даже никто не хоронит… — он снова переглядывается с товарищем, тот по-прежнему молчит.
— Мы поехали по собственному желанию, — продолжает он. — Провожали нас все равно что в последний путь. Дали самую уничтоженную технику. Ту, которая поедет и обратно уже не вернется. Мы, конечно, понимали, что они не могут совсем разоружить западную границу и отдать нам лучшее. Но с другой стороны… От Черкасс до границы с Харьковской областью мы ехали двадцать пять часов. Одна машина поломалась, другая ее тянула. Если бы мы успели перекрыть границу, по крайней мере на Луганщине, такого бы не было… А когда прибыли на место, на второй день уже к нам начали съезжаться массмедиа Украины. Мы потом слушали в Интернете, как мы любим местных бабушек, красим им заборы и помогаем садить огороды.