Уроки верховой езды
Шрифт:
Я судорожно обхватываю руками колени и со стоном раскачиваюсь взад-вперед…
И в это время до меня опять доносится гоготок. Я замираю и вслушиваюсь, не отрывая взгляда от затененного гравия под коленками.
Гоготок доносится снова.
На этот раз я поднимаю голову. Гарра стоит у забора в каких-нибудь девяти футах. И смотрит прямо на меня. Его единственный глаз блестит, окруженный роскошными ресницами, уши насторожены. Подметив мой взгляд, он издает знакомое «хо-хо-хо», и я вижу, как вибрирует нежная кожа его подбородка, носа,
Я вскакиваю и устремляюсь вперед, даже не отряхнувшись от налипших камешков. Я иду, исполнившись спокойной целеустремленности. Не крадусь, но и не бегу.
Меня ведет ощущение неотвратимости. Я перелезаю забор… И вот я стою у плеча этого существа из снов. Я поднимаю руку, чтобы прикоснуться к его шее, но медлю, боюсь, вдруг чудесное мгновение кончится…
Он выгибает шею и тычется носом, его дыхание раздувает на мне хлопчатую рубашку. И тогда я прикасаюсь к нему, по-настоящему чувствую под пальцами тепло его тела. Не веря себе, я ласкаю теплую от солнца шерсть, отслеживаю молнии белых зигзагов, бегущие по кроваво-рыжему фону, заново осваиваю такие знакомые изгибы. Я будто былого возлюбленного повстречала. А он все фыркает, принюхивается, вскидывает голову…
Он поворачивается, и я несмело тянусь к изуродованной шрамами голове. Очень-очень осторожно трогаю щеку… Я касаюсь его слепой стороны, но — вот чудо! — он не отдергивает голову. Прикосновение не пугает его. Я ощупываю голую черную кожу рубцов, миную пустую глазницу и забираю в кулак ухо. Я наклоняюсь к нему, чуть не наступая на передние копыта, и моя рука скользит по его груди, по нежной и шелковистой шубке, мои пальцы находят завиток, который — кто бы сомневался — отыскивается на положенном месте…
И вдруг все-все-все на свете делается до невозможности ладно и хорошо…
Когда возвращаются Мутти и папа, я сижу за кухонным столом. Гарриет устроилась у меня на коленях. Она подошла ко мне и вежливо попросила ее поднять. Она никогда не была диванной собачкой. Ее короткие лапки не предназначены для прыжков. Она большей частью трется в ногах, укладываясь прямо на домашние тапочки.
Сегодня, однако, ей настоятельно потребовалось влезть ко мне на колени.
Можно подумать, она что-то выпрашивает, но дело не в этом. Мне просто очень хорошо. Меня распирает чувство, больше всего похожее на вдохновенный восторг. Я сижу за столом, мечтательно лаская Гарриет. Руки гладят собачью шерстку, но мыслями я пребываю подле коня.
Я даже начинаю сомневаться, а стоит ли рассказывать Мутти про положение дел на конюшне. Я уверена, что найду способ своими силами вытащить нас из прорыва.
Я разместила объявления о свободных местах в денниках. Я сниму наличные с кредиток компании, чтобы заплатить за опилки и сено. Я выплачу людям жалованье из денег, отложенных на погашение кредита. А когда появятся новые коневладельцы, я потребую с них задатки. Положу их на карточки, сделаю выплату по кредиту…
Входят Мутти и папа: Мутти
Я возвращаюсь в офис, исполнившись решимости. Я — Аннемари, наездница уровня Гран-при. В скобочках — бывшая. Я — Аннемари, два года подряд я брала первый приз Международного сообщества редакторов программных руководств. У меня все получится. Не может не получиться.
Первым долгом я звоню в две газеты и диктую объявления о местах в денниках. Потом за символическую плату делаю то же на четырех веб-сайтах, посвященных выездке. Я даже одолеваю застенчивость и упоминаю свое имя в надежде, что кое-кто еще помнит меня. В завершение я звоню в «Седла Килкенни» узнать, как у них насчет доски объявлений. Такая доска у них есть. Я немедленно запускаю «CorelDRAW» и за какие-то десять минут создаю флаер, суля десять бесплатных занятий счастливцам, которые поместят к нам своих лошадей до начала следующего месяца. Потом стою над работающим принтером с ножницами наготове. Нетерпеливо подхватываю листок — и девятнадцать раз щелкаю лезвиями, производя внизу этакую бахрому с отрывными телефонными номерами.
Я берусь за сумочку, чтобы уехать, когда звонит Дэн. Мне начинает казаться, что день поменял полярность.
— Привет, — говорит он, — это я!
И я попросту хмелею от того, что он не сомневается — его голос будет узнан немедленно.
— Привет, привет!
— Какие у тебя планы на сегодняшний вечер?
— М-м-м… — тяну я, силясь придать голосу томные нотки.
— Отлично, — говорит Дэн. — Я все выбирал удобное время, чтобы посмотреть копыта твоего мальчика, может, ему ортопедические подковы нужны. Нормально будет, если я кузнеца привезу часам, скажем, к пяти?
Сердце у меня падает…
— Да, — говорю я, — конечно.
— Значит, договорились.
Голос у него деловой, таким голосом говорят, когда пора закругляться.
Я робко пытаюсь что-то предпринять.
— Дэн?..
— Да?
— Я тут думала, как бы что-нибудь вкусненькое для тебя приготовить и ужином покормить…
— Вот это было бы здорово. Когда?
— Ну не знаю. Скажем, сегодня…
Я чувствую себя наглой развратницей. Прямо девушка с обложки «Космополитена», берущая быка за рога.
— Отлично! — говорит Дэн.
— Только давай, если можно, поужинаем у тебя? Тут вечно столько народу…
— Да пожалуйста! Скажи только, что мне купить?
— Ничего не надо, я все привезу.
— Еще лучше. Может, сразу и поедем ко мне, когда кузнец все сделает?
— Только тогда тебе придется потом отвезти меня обратно домой.
— Кто бы возражал!
— Ну тогда пока, — говорю я.
Голос, который у меня предназначен для завершения разговора, совсем не деловой. Я почти мурлычу.