Уровень: Война

Мелан Вероника

Лагерфельд вздохнул. Больше солдат — больше лечить. А если не предоставить для этого новых условий и работников, жизнь, в обозримом будущем, станет на порядок труднее. Действительно, чем думают наверху?

— Я бы тоже был зол, если бы воевал с утра до ночи, а потом не мог протиснуться ни в душевой, ни к собственной кровати. Понятное дело, что они заключенные, но условия их содержания все равно должны быть соответствующие. Может, — доктор запнулся и неуверенно взглянул на руководителя Уровня, — обсудишь это с Дрейком?

Эльконто хмыкнул.

— Думаешь,

он не найдет объяснения? По его важножопому мнению, все как всегда окажется продумано, обосновано и логично. Только бунты он не учел. Это же не люди — это псы. Они не убивают друг друга только потому, что кое-как стерпелись, свыклись друг с другом. Ты же знаешь, как относятся к новичкам?

Стив кивнул.

— А если этих новичков окажется слишком много…

— Вот и я о том же. А новые казармы они строить пока не планируют. Мол, потом.

— Блин, вот дерьмо-то. — Док позволял себе ругаться, только тогда, когда был действительно раздосадован. — Скоро все мои коридоры и морги будут завалены телами. Частично живыми, если повезет.

— Хочешь сам поговорить с Дрейком?

— Он расскажет мне, то же самое, что и тебе.

— А я-то надеялся…

Эльконто бросил карандаш, который держал в руках, на карту — тот прокатился несколько сантиметров и застыл; на новые территории, обозначенные пунктиром, пала такая же, как и от остальных предметов, резкая тень с острыми краями и вытянутым носиком.

— Надо с этим что-то делать. Одно восстание тянет за собой другое, когда они поймут, что срывать зло друг на друге, недостаточная мера, то придут за тем, чтобы резать глотки нам — их руководству.

— Ты шутишь?

— Увы. — Судя по выражению лица, Эльконто действительно не шутил. — Надо сказать Грину, чтобы усилил охрану бункера и портала. Нельзя допустить, чтобы солдаты решились пойти наружу.

— Там их убьют.

Дэйн какое-то время молчал, обдумывал сложившуюся ситуацию и возможные выходные последствия.

— Да, если только у них на руках не будет козырей.

— Ты о чем?

— Пока ни о чем. А ты зачем пришел, док? Хочешь постоять снаружи или больные кончились?

— Вообще-то, кончились. Минут на пять. Но пришел я не за этим. Ты уже слышал, что через три дня всех наших отправляют на задание?

Эльконто оторвался от изучения карты и нахмурился.

— Всех?

— Да, всех, кроме нас, понятное дело. Кто будет смотреть за госпиталем и штабом?

— И далеко отправляют? Надолго?

— Точно не знаю. Суток на трое. Опять прикрывать какую-то дыру в пространстве…

— Как зимой, что ли?

— Да, только зимой из нее так никто существенный и не вылез, а тут все, вроде как, хуже.

— Чертова Комиссия.

— Согласен. Но речь не об этом. Наши в пятницу собираются в баре — по традиции выпить, посидеть…

«Проводить» — они никогда не произносили это слово вслух, но всегда имели его в виду. Не приведи Создатель, конечно, пусть все вернутся живыми и здоровыми, но знать наверняка не дано никому, поэтому ребята предпочитали, все же, посидеть вместе «до». Пообщаться,

посмеяться, пожить.

— Ты будешь? Ты ведь уже не обижаешься на них?

Эльконто не стал отвечать, что как только ему в голову пришел великолепный план мести, он тут же перестал обижаться на кого бы то ни было.

— Конечно, буду. Как я могу пропустить?

За мерным гудением кондиционера, шуршанием карт и разговором, ни Дэйн, ни Стив не могли знать о том, что по ту сторону приоткрытой двери, опасаясь дышать и шевелиться, притаился, обратившись в потную статую, Джон Грин, единственной задачей которого было распознать каждое сказанное в штабе слово и запомнить его.

* * *

Ани приходила сюда уже в третий раз.

Обычная улица — обшарпанная и неприветливая: высотки, пожарные лестницы, пыльные окна, мусорные баки в узких проходах. Почти полное отсутствие магазинов, редкие в дневные часы прохожие. Если свернуть после восьмиэтажного блочного здания направо, там будет еще одна, похожая на эту улица, а вдоль нее еще одна — такая же пустынная, неприветливая,… обычная.

Почему? Почему ей все казалось здесь странно и смутно знакомым?

Она нашла этот квартал несколько дней назад, когда гуляла. Подобные прогулки Ани в последнее время совершала часто — пыталась выбирать незнакомые направления, исследовала аллеи, бесцельно бродила вдоль проспектов, часто сворачивала, куда глаза глядят, шла по наитию.

И вот, в конце концов, нашла этот район.

Дома высокие, все, как один, крашенные в серый цвет, квартиры для тех, кто не в состоянии позволить себе роскошь. Тут, наверное, живут работяги — пьют по вечерам пиво, смотрят телевизор, ругаются…

В запертой части сознания что-то билось, пульсировало, желало вырваться наружу. Казалось, в голове слышатся далекие и незнакомые голоса: мужчина и женщина, они о чем-то спорят, ей не нравится, что он пришел поздно, он оправдывается, затем кричит, что она сама виновата. И Ани не может заснуть, долго не может заснуть, кладет руки под подушку, под которой что-то лежит, устало закрывает глаза…

Одновременно с появлением призрачных голосов начало ломить лоб и затылок.

Откуда этот кадр? Почему именно эта сцена? И почему так отчаянно кажется, что за ней, за этой сценой, вглубь, словно в бездонный колодец, уходят щупальца? Истлевшие веревки — ветхие и непрочные, словно пересохшие морские водоросли — они тянутся в бесконечную черноту, где скрывается что-то важное. Крайне важное — то, что нужно отыскать.

Она стояла, держась за виски, минут пять; слева над головой, отошедшая болтами от стены, поскрипывала ржавая лестница.

Часом позже по пути домой, уставшая от головной боли, Ани-Ра неожиданно вспомнила еще кое-что. Женщину. Странную, угрюмую и некрасивую женщину в кожаной куртке.

Как ее звали? И почему одновременно со всплывающим в воображении лицом просыпается и стойкая неприязнь? К кому, к женщине? К тому дому-магазину, в котором приторно-сладко, до одури противно пахло цветами?