Уровень: Война
Шрифт:
Кто они такие, чтобы колыхать в ней чувство вины? И кто она им — незнакомка с окрестной дороги? Собачка, которую две пары заботливых рук воспитали доброй и послушной? Несмешно.
— Я спросил, нормально ли ты себя чувствуешь?
Он определенно начинал ее злить.
— Отлично. Если не считать, что меньше всего я хочу сейчас видеть ваши морды.
— Ани…
— Что, Ани?!
— Следи за тоном.
— А ты еще поучи меня жить, мистер пилюлькин! Как чинно ты сидел, возле моей кровати, как убедительно рассказывал о том, что все будет замечательно.
Переносица Дэйна в зеркале поморщилась.
— Могла бы просто сказать «спасибо». — Процедил Стив зло.
— Может, еще в ноги поклониться?
Мужчины спереди переглянулись. Док, в отличие от Эльконто еще не понял, с кем имеет дело, и Ани не собиралась прощать ему ошибок.
— До смерти будешь ждать моего «спасибо».
— Мы о тебе заботились! Хотя, могли этого не делать…
— Ботиночки теперь вам поцеловать? Ты тоже сегодня не получил между глаз пулю, хотя, мог бы.
— Стив…
Оборвал еще не начавшуюся фразу водитель.
— Что, Стив?
— Отстань от нее.
— Это еще почему?
— Она только что спасла наши задницы. Хотя, действительно, могла этого не делать.
Рыжий неохотно унялся. Сжал челюсти, поддал в салон напряженной атмосферы и отвернулся к окну.
Дальнейший путь все проделали в молчании.
— Надо же, и сумка моя сразу нашлась.
Ани чувствовала, что ее настроение хромает, как перебравший калека, но ничего не могла с этим поделать. Все пошло кувырком, все. А ведь этим вечером она просто хотела поговорить — мирно и спокойно — разложить все по полочкам, определиться с дальнейшими действиями, понять, как им двоим — ей и Дэйну — лучше всего быть.
А теперь, оказывается, никак. Вечер закончился не на мажорной ноте из-за того, что она, наконец, решилась изменить жизнь к лучшему, а плавно перетек в найденный парик, ночную езду, перестрелку, ругань с доком, а теперь еще в качающуюся на руке Эльконто дамскую сумочку. Ее сумочку.
Ключи от квартиры лежали внутри.
— Спасибо, что не выбросил. Ну, все, я пошла…
— Ани, подожди.
Он выглядел уставшим: одежда мятая и грязная (впрочем, она не лучше), запястья в потеках крови, под глазами глубокие тени.
— Ты можешь забрать всю ту одежду, которую мы покупали.
— Ты покупал.
— Неважно. Можешь забрать ее.
— Спасибо, обойдусь.
— Я бы настоял…
— А ты не настаивай.
Барт, которого этим вечером не поприветствовал ни один из хозяев, обиженно сидел у стены. Ани не собиралась гладить его и теперь — чужой дом, чужая собака.
— Я отвезу тебя.
— Не стоит.
— Стоит! На дворе ночь, если ты не заметила.
— Заботливый какой.
Эльконто сжал зубы и прошагал мимо нее к выходу — стало очевидно, что спорить с ним бессмысленно.
(Blank and Jones — Fallen)
Наверное, хуже ей было только там, в подвале, когда не хватало воздуха и когда руки цеплялись за ножку стула. И если там можно было кричать, рыдать и вести
Знакомый город, знакомый салон машины и вновь незнакомая жизнь.
Ей казалось, что за спиной кто-то написал висящее над землей слово «Конец», и теперь оно смотрит ей вслед — холодно и равнодушно. Еще один жизненный ухаб, еще одно препятствие, которое придется преодолеть. Интересно, сколько испытаний может выпасть на долю одного человека? Бесконечное количество, или же есть предел? Она своего, в любом случае, еще не достигла.
— Я заеду к тебе на днях, когда найду адреса тех, с кем ты была на Войне. Покажу всех живыми…
Ей бы ответить «отвали» или «зря стараешься», но она просто молчала — старалась не плакать. Приедет, покажет, свозит, уедет… Все вдруг стало таким чужим и неопределенным. Последние три недели они были вместе — ели, читали, жили, гуляли с Бартом, занимались на лужайке, пили в баре… Быть может, та жизнь не была идеальной, но она была «ее» — жизнью Ани, — а теперь не осталось и ее.
Впереди снова пустота.
Придется выкладывать новый пол из кирпичей — найти бы их. Найти и притащить, собраться с силами и понять, зачем и для чего строить новый дом, найти силы верить. Наверное, она найдет их, позже, а сейчас не до жиру — лишь бы не расклеиться.
— Я знаю, что ты, наверное, попытаешься устроиться на работу — старую или новую, я не знаю, — но Стив обещал дать справку о болезни. Такую примут в любом учреждении.
Как мило. Рыжий наступил себе на горло и еще раз позаботился о грязнульке-Ани. А Дэйн… Как просто он теперь говорит о ней и ее будущей жизни уже в отсутствии себя. Как все, оказывается, легко…
Ей бы напиться или забыться, но ведь не поможет. Все придется самой, все через себя, на собственных плечах. Держись, маленькая Ани, держись…
На этот раз она отчетливо узнала темный провал подъезда и железную дверь — больше не путалась в хитросплетениях района. Болезненно колола мысль о том, что водитель все это время знал точное местоположение ее дома, но предпочитал держать «пациентку» в своем.
Зачем?
Ей отчаянно хотелось стать маленькой и растерянной, способной просто ухватиться за его колено и спросить «зачем»? Объясни мне, пожалуйста, погладь! Поддержи, скажи что-нибудь хорошее. Не уезжай, ведь все должно было быть не так… Я не хочу одна, не хочу, я боюсь…
Но водитель смотрел в сторону и молчал. Да и зачем говорить? Ведь «вспомнившая все» она вдруг стала для руководителя «Войны» отработанным материалом.
Черт…
А она? Что сказать на прощание? Ненавижу? Спасибо, что приютил? Опять съязвить? Спросить, когда встретятся опять?
Чем важнее момент, тем глупее кажутся слова, и поэтому Ани сжала зубы так же крепко, как и сумочку в руках, открыла дверь и, не прощаясь, вышла из машины.
Эта ночь далась ей тяжелее, чем все остальные.