Урусут
Шрифт:
– А сам Умар-Шейх выйдет сабелькой побаловаться? – заорал Черген, понимая, что тот не станет бездумно рисковать.
Посланник надменно промолчал.
– Только если хоть одна крыса выпустит стрелу, я тебя, болтун, прирежу лично! – выкрикнул Чертыш.
– Лев не меняет слово! – гордо вымолвил тот, повернулся и пошел.
– Юз-баши, как по-русски называется – конец всего и всему? – спросил Халик, еще туже затягивая окровавленную повязку на ладони.
Олег ответил.
– Тогда это он и есть! – подвел черту десятник, раздвинул плечом щит и вышел наружу.
– Укрепления не рушить! Не для того строили! – приказал
Постепенно ближе подбирались успевшие пограбить и понасиловать рядовые гулямы прочих частей, с открытыми ртами следя за разворачивающимся действом.
– Лесом одеты на севере горы – Хэнтэя, Хангая, Саян вышина… – запел квадратный Гаяз из десятка Чергена, – на юге Гобийской пустыни просторы – Мэнэна, Намина, Шарш желтизна… Все это Монголия – Родина моя!..
Черген рычал:
– Я, видит великий Бари’н, пращник! Я не люблю саблю!
– Палаш возьми. Самый здоровый. И двумя руками – у-ю-ю!.. – подсказал сотник.
– Ой, не к добру без пращи. Ой, не к добру!
– Не скули. Все сдохнем.
Вышли наружу следом друг за другом, в ожидании противника потягивались, поправляли кольчуги и шлемы.
На отличных конях, в сопровождении ординарцев, в сверкающих на солнце золотых доспехах показалась гвардия Умар-Шейха. Кто-то за спиной присвистнул.
– Не обмочитесь раньше времени, – сказал Олег. – Их гордыня и спесь их же и погубит.
– Павлин – птица красивая, но трусливая, – заметил воин Цагэл.
– Деремся строем? – спросил Чертыш.
– Куда! Это же «честный» бой! – ответил древоделя. – Толпа на толпу.
Всадники медленно, важно спешивались, поправляли амуницию, наконец, вперед вышел, видимо, главный, напыщенный, но до смеха лопоухий, однако не успел открыть рот, как закричал Халик:
– Эй, ушастый! Отгадай, почему у зайца всегда помет на пятках?
И не сообразил ему тот хоть что-нибудь ответить, как монгол сам же добавил:
– Потому что когда убегает, одновременно срет от страха! – и вся ватага Белого Лба дружно заржала.
Тимуровский гулям побагровел.
– Тебя я проткну первого!
– А я добрее! – кривляясь, присел юн-баши. – Только отрежу твое длинное ухо, да отпущу обратно.
– Дар И Гар! – хором заревели бойцы Увечного и кинулись на врагов.
Плотницкий сын понимал, что это не простые солдаты, а закаленные ветераны многих войн, которые Хромец вел почти беспрерывно. Поэтому свою личную задачу он видел не в том, чтобы, например, поразить самых здоровых, а чтобы помочь тем своим товарищам, кого теснят и побеждают.
Первым делом двумя резкими движениями выпустил поочередно из обеих рук копья Чертыш – двое гвардейцев сразу отправились на небо к полногрудым гуриям. Пока прочие примерялись для сшибки, десятник успел метнуть еще два копья, правда, уже не с таким успехом. Черген перерубил палашом подлетевшего к нему чагатайца, но тут же лишился жизни от удара следующего. Клинок закованного в три, что ли, слоя лат, воина был быстр, как крыло стрекозы. А какой он имел щит! Олег все же являлся наследственным ремесленником, и не мог не отметить такой красоты. Посередине круга сияло золотое солнце, разбрасывая выпуклые лучи, а по ним спиралью бежали голубые барсы.
«Этого – при первом же удобном случае», – решил Белый Лоб.
В драке сошлись опытные мужики, поэтому
Воин, все-таки, должен быть полуголодным – завет Чингисхана. Успевшие вкусить радостей жизни на завоеванных землях чагатайцы не были настолько же усердными в тренировках бойцами, как сотня урусута. Постепенно, несмотря на потери, осуществлялся перевес в умении и в настрое монголов. А тут еще древоделя, как чёртик, выскочил перед «трехслойным», уклонился от очень искусных выпадов и вдруг своим любимым резким ударом снизу вверх снес тому полчерепа вместе с толстенным шлемом с опущенным забралом.
Неожиданно здоровый камень пращника сбил с урусута и его шишак – башка аж загудела. Он повернулся налево – этих противников уже резали на части разбойники Чертыша. Вот тебе и «честный бой»!
«А, к бесу!» – подумалось вдруг. Изнутри вырвалась долгие годы заталкиваемая в самые дальние уголки души злоба – за сломанную судьбу, за вынужденную степную жизнь, за угрюмые будни, за тошнотную конину, пронизывающий ветер, кизячные лепешки, немытые котлы, вонючую жратву, вечное преклонение головы перед всякими ханами-беками-мурзами и прочими нойонами – да за все! Резко выдохнув, он пошел разить врагов налево и направо. Пока Халик все-таки отпиливал ухо визжащему гвардейцу, сотник пер тараном – только клинок свистел, перерезая артерии, дырявя внутренности, отрубая конечности. Лучник – должник с несуразным – видимо, чужим – мечом с утолщением на конце прикрывал ему спину.
Как-то очень быстро противников осталось только трое. Олег легко и привычно присел под саблей первого, махнув снизу вверх клинком, лишил жизни второго, а пока первый замахивался вновь, уже, не глядя, назад, обеими руками воткнул лезвие ему в живот. Третий изобразил незнакомую стойку, но Илыгмышевский ратник молниеносно шагнул вперед, и клинок в вытянутой руке, дробя зубы, вошел гвардейцу в рот и вышел из затылка. Олег вынул саблю, труп упал.
Безухий обезоруженный боец с воем кидался с голыми руками на Халика, тот пинками отбрасывал его назад – обещал же не убивать. Но Тимуровскому гуляму нельзя вернуться с таким позором – смерть желанней, и подошедший Белый Лоб одним ударом прекратил его мучения. Он осмотрелся по сторонам, быстро сосчитал своих пыхтящих, с льющимся ручьями потом людей, и сделал вывод – из сорока трех человек, среди которых – пятеро прибившихся из другого соединения, он потерял одиннадцать, у чагатайцев же полегла вся полусотня. Повернувшись к холму с кучкой военачальников жестокого паралитика, он потряс перед ними клинком и проорал, понимая, впрочем, что они вряд ли его услышат:
– Присылайте еще!
Повернувшись к своим, скомандовал:
– Быстро в окопы. Осмотрите раны и сожрите хотя бы по куску курта. Воду, кто хочет, допивайте всю. Жить нам еще минут десять. Но помните, кто сдастся, сядет у солнцеподобного на кол – гибель гвардейцев они не прощают.
– Да ладно, – сказал Гаяз, – Белый Лоб, мы с тобой! О нашем подвиге еще сложат песню!
В землю перед ногой Ильдара вонзилась стрела. Сразу следом в стороне – еще две.
– В окоп! – заорал древоделя и первый ринулся под защиту чапаров, прочие – за ним. Сидели в траншее, укрытые щитами, тихо, как мышки. Сверху так часто падали стрелы, что казалось – град пережидаешь.