Усадьба сумасшедших (сборник)
Шрифт:
Ты дала моей жизни вкус и аромат диких трав.
Я вынимаю из рюкзака размороженную рыбу и бросаю куски чайке Анне-Марии. Она уже привыкла ко мне. Подходит совсем близко, не на вытянутую руку, но все же почти. Еще немного, и чайка Анна-Мария позволит мне погладить себя. Говорят, с этим надо бы осторожнее, потому что чайки цепляют на мусорках всякую заразу, да и о птичьем гриппе трубят все газеты. Но я слишком долго работал в газетах, чтобы верить тому, о чем они трубят. От судьбы, говорят на Востоке, не уйдешь. Только здесь, в Стамбуле, эта банальность, этот
Чайка подпрыгивает, и я вспоминаю о ней. Оказывается, я сижу, глядя в пролив, с согнутой рукой, а рядом лежит рюкзак. Я понимаю, что сейчас очень похож на Анну-Марию, когда она застывала, глядя в пустоту. Ее привычка. Что же. Хоть это ты мне оставила, Анна-Мария. Я вытряхиваю из рюкзака остатки рыбы и тактично отхожу в сторону, чтобы чайка Анна-Мария могла доесть, не опасаясь моих рук. Она не понимает, что бояться ей не то чтобы нечего, но просто нет смысла.
От судьбы уйти нельзя, а вот прийти к ней можно запросто.
21
Анна-Мария сидела на краю ванны и брила лобок. Я лежал у нее в ногах – благо размеры ванны, купленной ее папашей в дорогом магазине Бухареста, позволяли – и блаженствовал. Она закончила и сунула в себя палец. Сказала:
– Моя девочка, моя лысая девочка, – потом засмеялась, хлопнула меня по макушке и добавила: – И мой мальчик, мой лысый мальчик.
– Анна-Мария! – мне нравилось произносить ее имя вслух. – Прекрати! Шутки идиотские.
– Почему, – спросила она весело, но ничуть не обидно, – мужчины так нервничают, когда лысеют?
– Наверное, волосы – это сила. Как у Самсона, помнишь? Хотя, прости, ни хера ты не помнишь, потому что не читала и не знаешь.
Она выпрыгнула – сразу, махом, оперевшись о край ванной, – на коврик и стала разглядывать себя в зеркало. Я закрыл глаза, потому что вода попала мне на лицо. Анна-Мария, несмотря на стройность, была очень крепкой физически. Занималась когда-то гимнастикой, даже норму мастера спорта выполнила. Иногда, когда Анна-Мария, отойдя от обычной спячки, бесилась, я побаивался. Одним ударом ноги эта задастая спортсменка могла сломать ребро. Особенно такому тюфяку, как я.
– Расскажи, – сказала она, оттягивая кожу на шее, – давай, про Самсона?
Минут пятнадцать я, как мог, пересказывал ей содержание библейского сюжета. Это оказалось непросто: Анна-Мария слушала ее не как притчу, а как вполне реальную историю, поэтому у нее возникло множество вопросов. Ответить на них я не мог.
– Чушь, – приговорила она двухтысячелетнюю легенду, – полная. Ерунда какая-то.
– Анна-Мария, – попробовал объяснить я, – речь идет об ассоциациях. Волосы у многих народов – это вместилище мужской силы.
– Наоборот, – она была серьезна, – если мужчина лысеет, значит, у него прибавилось мужских гормонов.
– Уф, да какая разница!
Она
– Ты мажешь лицо кремом, – устроился я в ванне поудобнее и начал добавлять кипяток в остывшую воду, – руководствуясь китайским «Искусством войны».
– А?
– Наблюдаешь, анализируешь, делаешь выводы, а уж когда выносишь решение, действуешь быстро и без сомнений. Как искусный китайский полководец!
Анна-Мария с недоумением оглянулась на меня, закончила с кремом и обернула вокруг головы тюрбан. Задрала поочередно руки и смазала подмышки дезодорантом. Понюхала, хорошо ли лег запах. Придирчиво ощупала промежность и, удовлетворенная, закрыла шкафчик с косметикой и ванными принадлежностями. Похлопала меня по щеке. Сказала:
– Ты столько херни несешь. Тебе нужно расслабиться наконец.
22
Расслаблялся я в кресле. Анна-Мария, стоя на коленях возле меня, сушила волосы феном и пыталась со мной разговаривать. Но из-за шума мы это быстро оставили. Она, играя, то и дело направляла горячий поток воздуха то на мое лицо, то на грудь. Затем перешла на член. Грела его то феном, то своим ртом. Просто брала и держала. Как рыба, которая прячет икру от хищников во рту. Постепенно она перешла к более энергичным действиям. Фен гудел, лежа где-то под креслом, но было уже все равно. Анна-Мария долго и старательно облизывала меня, потом на руках, легко, как гимнаст на кольцах, поднялась над креслом и, раздвинув ноги, упала на меня. Раз – и Анна-Мария застонала, прислонилась кончиком своего носа к моему, широко открыла глаза, уставилась в мои и стала раскачиваться.
Я наконец расслабился.
23
В Молдавии нет ничего хорошего, кроме погоды. Это совершенно верно, за одним исключением. Погода в Молдавии тоже плохая. Поэтому в самый разгар нашего с Анной-Марией романа в городе пошел дождь. К счастью, ее это, в отличие от меня, не вгоняло в депрессию. Когда мы закончили и фен все-таки выключили, Анна-Мария, как всегда после траха, пришла в необычайно хорошее расположение духа. Смеясь, она заставила меня напялить белье, носки, серые в обтяжку джинсы, белую кофту поло и поверх этого – серую куртку. Все это купила мне она.
– Анна-Мария, – вяло протестовал я в магазине, куда она меня затащила предыдущим вечером, – у меня есть деньги на вещи, так что не смей тратить свои. И потом, мужчине новых вещей нужно меньше, чем вам, самкам. Давай лучше пойдем в постель, баиньки.
Конечно, я сопротивлялся для вида. Мне было чертовски приятно ее внимание. Да и новые вещи я любил. Правда, наши с ней вкусы несколько расходились: когда я увидел свое отражение в витрине, выходящей на проспект Штефана, то был ошеломлен.