Усадьба сумасшедших (сборник)
Шрифт:
– Да? – я заинтересовался.
– Я с детства приходила сюда с родителями, у нас же тут все родственники похоронены. Еще бы! Лучшее кладбище Кишинева. И каждый раз мы проходили мимо этих могил. И я, девочка-ножки-спички, все мечтала о том, что у меня будет такой вот ротмистр, красивый, усатый, военный. В орденах, герой и джентльмен. Будет целовать мне руки, и все такое. Я выдумала себе героя, знаешь, как дети выдумывают друга. Все думают, что его нет, а ребенок точно знает, что есть. Ну, как Малыш и Карлсон.
Дети
– И я, – присела Анна-Мария на корточки, – выдумала себе ротмистра, который есть, который рыцарь и который в меня влюбился. Забавно, правда? Ведь в жизни он, наверное, был, как и все военные, груб, любил выпить и вообще хам. У тебя есть трава? Давай покурим. А потом я выросла, забыла все это к чертовой матери и встретила наконец ротмистра, который таковым не оказался. Но в то же время он, то есть ты, я же о тебе говорю, в некотором роде этот ротмистр.
Анна-Мария очистила наконец табличку, и я наконец-то разглядел фамилию на камне и рассмеялся. Твою мать.
«…с миромъ. Ротмистръ Лоринковъ».
29
Это был подарок.
Так Анна-Мария поздравила меня с днем рождения. Поход к могиле недалекого предка – а я-то думал, что героев-засранцев и скотов благородных кровей у меня в семье не было, да и вообще ни ее, семью, ни историю ее не любил, – и справка из Национального архива, удостоверяющая наше с ротмистром родство. Я вертел ее в руках, недоуменно, но весело – потому что мы уже выкурили по сигарете, – и смотрел, как пожилой толстый священник размахивает какой-то лампой на золотой цепи. От лампы шел приятный дым.
– Он продаст мне немного этого масла, – шепнул я Анне-Марии, дернув ее за рукав, – как ты думаешь?
Но она стояла серьезно, как отличница на линейке, и не обратила на меня внимания. По крайней мере, виду не показала. Просто сжала мою руку крепче. Священник напевал:
– Святых мучеников исправлением, небесныя силы преудивишася. Яко в теле смертнем, безтелеснаго врага силою Креста, подвизавшеся добре, победиша невидимо. И молятся Господу, помиловатися душам нашим. Аминь!
– Аминь, – хором ответили мы.
В церкви звонил колокол, но священник не обратил на это – как Анна-Мария на меня – никакого внимания. Я порадовался, что сегодня рабочий день. Иначе на нас глазело бы много народу, а выглядели мы более чем странно.
Девушка в синем камзоле и с нелепым красным рваным пятном на шее, угрюмый мужчина в клетчатой, как шотландская юбка – да это и была когда-то шотландская юбка, – куртке, и священник, из-под рясы которого выглядывали коричневые, с острым носком, туфли.
– Меня так и тянет поднять ему рясу, чтобы
Она снова промолчала. Священник умолк, покачал еще немного лампой и нараспев сказал:
– Джинсы пиленые, свитер с горлом, туфли коричневые с острым носком.
– Спасибо, – сказал я, – туфли я вижу.
30
– Подойдите к яме, – вздохнул священник. – Прощайтесь с покойным.
Мы, держась за руки, подошли. Анна-Мария чуть присела и бросила землю на блокнот. Я тоже отсыпал горсть. Потом мы с отцом Николаем засыпали яму – полметра на метр – и притоптали землю.
– Надеюсь, ты понимаешь, – хмуро сказал священник Анне-Марии, – что крест здесь будет лишним.
– Хотелось бы, – вздохнула она.
– Я и так слишком много делаю для тебя, – сухо сказал отец Николай, – не понимаю зачем. Может быть потому, что благодаря тебе – я подчеркиваю, не твоему желанию, а тебе, – я пришел к Богу? В общем, я и так согрешил, а крест над закопанным блокнотом – это будет чересчур!
Она улыбнулась и сказала:
– Мальчики, давайте пить вино!
31
Кот с окровавленной головой вернулся к нам, и Анна-Мария осторожно обтирала его платком.
– Испачкаешь платок, – сказал я.
– На красном кровь не видна, – возразила Анна-Мария, – дайте мне чуть водки.
И осторожно протерла коту ссадины. Удивительно, но животное из рук Анны-Марии не вырывалось и все терпело.
– Все терпят, – сказал отец Николай, – все терпят эту ужасную женщину. Без колдовства тут не обошлось.
– Вы верите в эту чушь? – спросил я.
– Я и в Богато еле верю, – хмуро признался он.
Анна-Мария рассмеялась и подула коту в нос. Священник сказал:
– Она хуже торговки наркотиками.
Я выпил вина и протянул ему сигарету. Дым под ярко-красными ягодами рябины – будет суровая зима – выглядел особенно седым. Ягоды и дым оттеняли друг друга, как глаза и ожерелье. Священник затянулся и сказал:
– Она дает себя на пробу, а потом лишает.
Анна-Мария погладила кота и отпустила. Тот почему-то не убежал. Священник сказал:
– Вот-вот. Никто потом не убегает.
Я пролил немного вина на джинсы, и Анна-Мария пошла за солью в магазинчик сразу за воротами кладбища. Если успеть, сказала она, то соль впитает вино и пятна не останется. Еще она хотела купить какой-нибудь еды мне и отцу Николаю. Мужчинам нужно закусывать, сказала Анна-Мария.
– Я даже не спрашиваю вас, – затянулся я и передал сигарету с марихуаной священнику, – спали ли вы с ней.
– Это хорошо, – мрачно ответил он, – иначе я бы вынужден был ответить правду. Нет, не спал.