Усадьба сумасшедших (сборник)
Шрифт:
– Трава кончилась, – говорит она, – если тебе нужно будет еще, сходи.
Я знаю, что она заботится обо мне. Сама Анна-Мария курит гораздо реже, чем я. Прекрасная женщина, моя похотливая девочка, которая так заботится о своем мужчине. Обо мне, несправедливо одаренном самой лучшей мохнаткой в мире… Анна-Мария, любовь моя. Я мылю голову и созваниваюсь с Корчинским.
– Твоя девушка снова надумала мне дать? – спрашивает он. – Я уже жалею, что отказался.
– Вряд ли она еще раз захочет, – с сожалением говорю я, – я же предупреждал тебя. Есть для меня
– Само собой! Приходи, если хочешь, через полчаса. Я тебе навалю заданий на полгода вперед.
Все-таки избежать этого не удалось: время от времени я еще изображаю из себя журналиста. Приходится врать, будто я пишу документальную книгу о полиции и якобы поэтому прихожу к Корчинскому. Изредка он прогоняет мне всю эту чушь про героев, задержавших пятерых хулиганов, мотоциклиста с бомбой и валютную проститутку у «Космоса», и тогда я знаю – сегодня травы не будет. Значит, отдел внутренних расследований собирается взять в комиссариате кого-то за задницу, и здание прослушивают. Но утечки есть всегда, поэтому здание знает, что его прослушивают. К счастью, на этот раз все чисто, и Сергей щедро отсыпает мне большую порцию.
– Ты не мог бы сделать кое-что для меня? – спрашивает он, и я думаю, ну вот, начинается.
– У меня ребенок в детском саду, – объясняет Корчинский, – его нужно забрать, а я никак не успею. Ты можешь забрать его? Зовут Корнел.
Мне, как когда-то в предвкушении выпивки, становится тепло. Как я мог подумать, что Корчинский попытается меня использовать? Если бы хотел, давно бы попробовал. Конечно, я соглашаюсь. Уходя, киваю на портрет нового министра на стене.
– Этот будет получше старого?
– Неважно, кто будет министром, – нарочито громко говорит Корчинский, – лишь бы мы по-прежнему боролись с преступностью и наркотиками!
Мы беззвучно смеемся, и я думаю, что, значит, скрытой камеры здесь еще не поставили. Корчинский сует мне на прощание пару каких-то полицейских журналов, и встречаемся мы с ним уже вечером. Сергей встречается со мной и Корнелом. Сын Корчинского оказался забавным малышом четырех лет, правда, заносчивым – сказывается, что мама у него телефонный магнат. Сергей в благодарность поит нас кока-колой в «Макдоналдсе», и мы долго и с удовольствием треплемся обо всем на свете, пока малыш гоняет по полированному полу закусочной.
– Знаешь, – я решаю быть откровенным, потому что этому учила меня вся жизнь с Анной-Марией, – я чуть было не решил, что ты собираешься просить меня о совсем другом одолжении…
Он долго и непонимающе смотрит на меня, а потом смеется.
– Ты десять лет околачивался у полиции, Лоринков, – говорит он, – а главного так и не понял. Такие вещи делаются совсем по-другому.
– Как? – спрашиваю было я, но сразу же добавляю: – Впрочем, не нужно. Мне все это неинтересно.
– Такие вещи, – смотрит на меня Корчинский оценивающе, – делаются примерно вот так. Я говорю тебе: не хочешь заработать? Ты говоришь: ну, было бы недурно.
– Мне и в самом деле недурно было бы заработать, – признаюсь я, – на всякий случай. Анне-Марии, конечно,
– Ну вот, – кивает Сергей и дает подбежавшему Корнелу мороженое с ложечки, – так они это и делают. Находят человека, который нуждается в чем-то, и дают ему это. Взамен за услугу. А то, о чем подумал ты, обычный шантаж. На такого, как ты, он не подействует.
– Почему? Я не герой, наоборот, трус.
– Да, – спокойно соглашается Корчинский, – ты хороший человек, и я тебя очень люблю, но ты трус. Должен же у тебя быть хоть один недостаток! Вот именно потому, что ты трус, тебя и нельзя шантажировать. От страха ты сбежишь, забьешься в какую-нибудь нору, и найти тебя будет невозможно. А цель ведь не в этом.
– В чем твоя цель, Корчинский? – улыбаюсь я.
– Заработать денег, – устало говорит он, – в которых я нуждаюсь не меньше, чем ты. Именно поэтому тебе нет смысла меня бояться.
– Зачем тебе деньги, Корчинский? – спрашиваю я. – Разве ты плохо живешь?
– В целом нет, – признается он, – продовольственный паек, льготы, одежда, все, как в армии, нам выдают. Зарплата небольшая, примерно как у тебя в газете, так что хватает ее только на выпивку, которой можно снять стресс, полученный на этой же работе. Я похож на негра, который сам себе отсасывает!
– Бинго! – смеюсь я, вспоминая причины своего увольнения.
– Но с премиями и добавками на среднюю жизнь хватает, – продолжает Корчинский, – так что с голоду я не умираю. Особенно с учетом ваших премиальных. Ты понимаешь, о чем я. Но если я уволюсь, то через полгода-год буду голодать. Или мне придется пойти торговать на рынке. Наконец, на стройку какую-нибудь поехать. Это не по мне. Скажи, вот тебе зачем деньги?
– Спрячу их, – не колеблясь, отвечаю я, – а когда у Анны-Марии деньги кончатся или папаша не захочет ее содержать, то будем жить на них.
– Разумно, – соглашается Сергей. – А мне деньги нужны, чтобы забрать сына и уехать с ним куда-нибудь. Неважно куда. Подальше от Молдавии. От этой дыры с ее ужасно низким уровнем жизни и подальше от этой дыры в дыре, моей экс-супруги.
– Ты выкрадешь ребенка? – удивляюсь я.
– Нет, конечно, – смеется Корчинский, – ну ты и фантазер.
– Анна-Мария тоже так говорит.
– Анна-Мария – умная девушка, – кивает Сергей, – я, конечно, не собираюсь красть своего, заметь, своего, сына. Она согласна отпустить его со мной, если я заплачу ей десять тысяч отступных. Сумма, конечно, ерундовая. Я могу заплатить хоть завтра. Но чтобы жить с ребенком за границей, причем просто жить, и уделять время только ему, да примерно как вы с Анной-Марией, нужны большие деньги. Нужны они и тебе, так ведь?
– Что ты хочешь, чтобы я сделал? – спрашиваю я.
– Понимаешь, – задумчиво тянет Корчинский, – я не то чтобы под колпаком, иначе мы бы с тобой так откровенно не разговаривали. Но. Если меня увидят с людьми, которые хотят кое-что купить, это может стать доказательством в суде.