Ущелье дьявола
Шрифт:
При взгляде на него Самуил едва имел время шепнуть Юлиусу:
— Будь как можно уступчивее. Постараемся устроить так, чтобы вся вина свалилась на наших противников, и чтобы в случае какого-нибудь несчастья свидетели могли показать, что не мы, а нас вызвали.
Риттер остановился перед Юлиусом и загородил ему дорогу.
— Юлиус, — сказал он, — тебя видели разговаривающим с Шарлоттой сегодня утром, когда ты шел в университет.
— Очень может быть. Я спрашивал у нее, как ты поживаешь, Франц.
— Я тебе не советую шутить. Люди видели, как ты целовал ей руку. Знай, что это мне не нравится.
— Знай,
— Ты балаганишь, чтобы вывести меня из себя?
— Я шучу для того, чтобы тебя успокоить.
— Единственная вещь, которая может меня успокоить, дражайший мой, это прогулка в компании с тобой на гору Кейзерштуль.
— Да, это правда: хорошее кровопускание в такую жару очень освежает. Я тебе его устрою, если хочешь, мой милейший.
— Через час?
— Через час.
Они разошлись. Юлиус подошел к Самуилу.
— Ну, мое дело устроено, — сказал он.
— Ладно, а свое я сейчас устрою, — сказал Самуил.
Глава четырнадцатая «Жидкая» дуэль
Самуил отвел в сторону Трихтера, и верный фукс тут же отдал ему отчет во всех своих действиях.
— Вот как было дело, — рассказывал Трихтер. — Когда я вошел в трактир, Фрессванст завтракал. Я подошел к его столу так просто, не показывая вида. Но, проходя мимо, я приподнял крышку на его кружке и, увидав, что в ней было простое пиво, я сказал тоном сожаления: плохой питух. Услыхав эти слова, он в ярости вскочил со стула. Но тут же сделал усилие над собой, стараясь успокоиться, и холодно сказал мне: это стоит хорошего удара рапиры. Я, конечно, не был этим нисколько встревожен и, сохраняя все тот же вид сожаления, ответил ему: ты видишь сам, что я был прав я обидел питуха, а мне отвечает дуэлянт. И тут же я прибавил: впрочем, мне все равно, я одинаково согласен и на кружку, и на рапиру.
— Хорошо сказано! — заметил Самуил. — Ну, что же дальше?
— Тут он, наконец, начал понимать в чем дело. Если ты замышляешь бой на кружках, — сказал он, — то этим ты доставишь мне большое удовольствие, потому что у меня горло заржавело. Я пойду к моему senior'у Отто Дормагену и попрошу его быть моим секундантом. — А мой senior, Самуил Гельб, будет моим свидетелем, — ответил я. — Какое же оружие ты избираешь? — спрашивает он. А я отвечал: вино и ликеры. Ну и вот теперь в синем кабинете все приготовляется для этого достопримечательного сражения. Дормаген и Фрессванст уже там и ждут вас.
— Не будем же заставлять их дожидаться, — сказал Самуил.
И они в сопровождении Юлиуса прошли в синий кабинет.
Поединки на пиве и на вине не составляют редкости в германских университетах. Эта «жидкая» дуэль имеет свои правила и уставы, как и обыкновенная. Она производится методически, с известной последовательностью, которая не должна быть нарушаема.
Каждый из ратоборцев по очереди поглощает некоторое определенное количество напитков и затем неизменно обращается с руганью к своему противнику, который в свою очередь должен выпить столько же и ответить удвоенной руганью.
При дуэлях на пиве вся суть дела заключается в размерах посудины. Но при сражениях на вине приняты известные ограничения, сообразно с крепостью вина и содержанием в нем спирта. Точно так же и во взаимной перебранке, принята известная шкала нарастания крепости бранных слов, что-то
Само собой разумеется, что «жидкая» дуэль может точно так же закончиться смертью, как и обыкновенная. Полиция преследует ее всеми мерами и этим только добьется того, что она укоренится.
Когда Самуил, Юлиус и Трихтер вошли в синий кабинет, там все было уже готово для сражения. По концам большого стола стояли две грозные армии бутылок и кувшинов всяких размеров, форм и цветов. А кругом стола молча и важно стояло человек двадцать фуксов. В комнате было только два стула, поставленных один против другого. На одном из них уже восседал Фрессванст, на другой уселся Трихтер. Отто встал около Фрессванста, Самуил около Трихтера.
Самуил вынул из кармана флорин и бросил его вверх.
— Орел, — объявил Дормаген.
Флорин упал вверх решеткой. Трихтеру следовало начинать.
О, муза, поведай нам об этой выпивке, об этом славном бое, в котором два сына Германии показали белому свету, до какой степени может растягиваться бренная оболочка естества человеческого, и каким манером, вопреки всяческим физическим законам, содержащее может оказаться меньше содержимого.
Мы не станем упоминать о первых стаканах и о первых бранных словах. Это были ничтожные вылазки, как бы сказать, разведки. На них было израсходовано несколько ничтожных колкостей и всего каких-нибудь пять-шесть бутылок. Начнем с того момента, когда почтеннейший фукс, фаворит Самуила, взял бутылку мозельвейна, целую половину ее влил в огромный хрустальный стакан, спокойно его выпил и опрокинул на стол опорожненную посудину.
Обратившись после этого к Фрессвансту, он сказал ему:
— Ученый!
Великодушный Фрессванст только улыбнулся презрительно. Он взял два таких же стакана, налил их до верха бордосским вином и выпил оба до последней капли и притом с самым добродушным видом, словно задумавшись о чем-то постороннем.
Вонзив в себя эту порцию, он бросил противнику обидное слово:
— Водопивец!
Тут все свидетели поединка обернулись к величественному Людвигу Трихтеру, который постарался выказать себя достойным такого лестного общего внимания. По шкале крепости вслед за бордосским вином идет рейнвейн. Трихтер, движимый благородным самолюбием, перешагнул через одну ступень и сразу перешел на бургундское. Он схватил пузатую бутылку, вылил ее в свой кубок, проглотил до последней капли и звонким голосом крикнул противнику:
— Королевский прихвостень!
Такая обида и такой вызов произвели на Фрессванста столь ничтожное впечатление, что он только небрежно повел плечами. Он, конечно, не хотел остаться позади. Трихтер перешагнул через рейнвейн, а он перешагнул через малагу и прямо атаковал мадеру. Но, не желая ограничиться этим скачком и желая придумать что-нибудь новенькое, он схватил стакан, из которого раньше пил и, ударив о стол, разбил его. Потом он взял бутылку и с несказанной грацией погрузил ее горлышко прямо себе в рот.