Уши в трубочку
Шрифт:
Железнодорожный переезд показался почти одновременно с движущимся на огромной скорости поездом. Я выжимал из двигателя все, что удавалось выжать, поезд агромадный, тяжеленный товарняк, несется, как будто в ад, там вагонов сто, если не тысяча, жуть, торкесса сбледнула и закрыла глаза, да еще и сжалась в комок, став размером с не самого крупного микроба.
– Ну, – сказал я вслух, – держись!
Земля трясется, поезд предостерегающе загудел, шлагбаум давно опущен, но я с силой вдавил педаль газа в пол, машина не мчится, а летит, треск,
Слегка тряхнуло, мы понеслись по пустынному шоссе, а поезд с тяжелым грохотом несется там за спиной, отрезав преследователям путь, закрыв им дорогу, спасая нас, как всегда спасал беглецов, где-то карауля и как-то узнавая, когда и в какой момент нужно выскочить, развить чудовищную скорость и успеть отрезать от погони.
– Задел… – прошептала торкесса в ужасе, – он нас задел!
– Да, – согласился я. – Помню, как в прошлый раз… нет, в один из позапрошлых, он был тогда симплицийскими скалами и тоже успел расщепить доску из кормы моего «Арго»… А сейчас что, сорвал номер?
– Не вижу, – ответила она, – почему-то не вижу.
– Странно, – сказал я. – Ладно, сделаем вид, что гоним в ремонт.
Тоненько пропищал мобильник. Я машинально похлопал по нагрудному карману рубашки, пусто, похлопал по другому, тоже нет, вспомнил, что я обнажен до пояса, а рубашка моя на торкессе, пощупал карманы на ней, она замерла и уставилась на меня испуганными глазами. Я ощутил, что в кармане ничего… конечно, я бы не сказал, что совсем уж ничего, но так можно и по морде схлопотать, торкесса вскрикнула, я едва успел вывернуть руль. Мимо пронесся встречный многотонный грузовик. Мелькнуло белое лицо водителя, даже не понимаю, как я в самый последний миг крутанул руль, все же нас чуточку тряхнуло, противно чиркнуло.
– Надеюсь, застрахована! – прокричал я.
– О чем ты? – спросила она шепотом.
– Там царапина вдоль борта, – объяснил я. – Баксов на триста!
Она смотрела непонимающе, из ее наручных часов все так же доносился скрипящий голос, наконец торкесса опомнилась, прокричала:
– Мы на Окружной!..
Из часов донесся деловитый голос:
– Где?
Я взглянул на проносящиеся мимо знаки.
– Между Котельниками и Белой Дачей!
– Перестраивайтесь в крайний правый ряд, – послышался голос из мобильника громче. – Там вскоре съезд на Верхние поля. Побыстрее, буду ждать у пруда.
Она взглянула на меня с надеждой. Я буркнул:
– Это труднее…
Она завизжала, пришлось резко бросить машину к разделительному бордюру, едва избежали столкновения с КамАЗом, чиркнулись бортами с джипом, подрезали ладу, пугнули волгу и проскочили, задев железобетонный барьер, на свою сторону. За спиной слышался привычный грохот, лязг, в небо рвались столбы оранжевого огня, взлетали сорванные крылья, бамперы, дверцы и части водителей.
Съезд буквально на той стороне, я устремил машину едва ли не поперек шоссе, какое же оно
– Вот он, притормози!
К бордюру вышел невысокий человек в грязном поношенном свитере, волосы в беспорядке, лицо сонное, недовольное, сразу видно – наш человек, такой классическую музыку слушать не станет. Я остановил машину, он тут же ввалился на заднее сиденье, буркнул хриплым пропитым голосом:
– Меня зовут Кваргом. А теперь лучше всего на Ставропольскую. Они пытаются перехватить на Верхних полях. Странно, почему не задействовали всех? Особенно Пурнеля, Рокси, Озагунда и Л-четырнадцатого.
Торкесса сказала мстительно:
– А они уже догорают! Кто где. В разных весьма местах. А Л-четырнадцатый так и вовсе вылетел, аки птица, через разбитое окно…
– Он жив? – спросил Кварг с беспокойством. – Или только прическу попортил?
– Да, – ответила она с сарказмом. – Попортил! Если можно не попортить, когда на скорости в сто восемьдесят сталкиваешься с большегрузом. Потом еще лопаешься под колесами того же грузовика. А их у него как у сороконожки! А потом и под колесами всей колонны… Я уж не упоминаю о такой мелочи, что вылетел через лобовое стекло вообще без головы…
Кварг с заднего сиденья удивленно хрюкнул:
– Редеет их агентура, редеет.
От него пахло пивом, он взрыгивал, чесался, потел, что значит, в доску свой, такой не будет посещать балет, слушать Баха и читать Камю, как делают все маньяки, злодеи и вражеские шпионы.
Торкесса сказала:
– Успеваем перехватить Илельну?
– Нет, – сказал Кварг со вздохом. – Она сейчас уже на Волгоградском.
Я поинтересовался:
– А куда она должна попасть?
– На Новорязанское шоссе, – ответил он несчастным голосом.
Я молча добавил газу. Торкесса вскрикнула, мужик беспокойно задвигался, когда мы на скорости в сто семьдесят проскочили под широкой полупрозрачной трубой перехода, где предостерегающе мигают огоньки: «Ограничение скорости – 100 км»… «Ограничение скорости – 100 км».
Кварг спросил с беспокойством:
– Не слишком ли…
– А мы что, – спросил я, – не джигиты? Новичок, да?
– Да, – ответил он настороженно. – А чем я себя выдал?
– Дык хто же соблюдает правила? – изумился я. – Они ж для того и висят, чтобы инопланетянам головы дурить! Поверит такой, поедет по правилам, а его тут наша контрразведка и цап за шиворот: ты чего, гад, крадешься?
Они заговорили между собой вполголоса, очень встревожено, я все наращивал скорость, шел между крайним левым и соседним рядом, играл в шахматку, постоянно обгонял, подрезал, проскакивал, проныривал, совсем задурил обоим головы, в какой-то момент раздался дикий крик за моей спиной:
– Вот она!.. Вот!.. Вон в той колеснице серебристого цвета!
Я присмотрелся, кивнул:
– В мерсе, понятно. Значит, красивая… Это жены у мерсовиков – уроды, зато девки… Идет шибко, но ничего, догоним.