Ушкуйник. Бить врага в его логове!
Шрифт:
Первым желанием Мишани было метнуться к нему и добить. А из оружия – только арбалет. Зарядил его Мишаня на всякий случай и решил разжиться какой-нибудь саблей или топором. Вон сколько убитых лежит! Согнувшись в три погибели, укрываясь за санями, подобрался он к убитому им мужику, вытянул из-под руки его боевой топор и почувствовал себя увереннее. Таким же путем вернулся назад – и к всаднику.
Тот сверкнул глазами зло, держался, пытаясь освободить прижатую тушей коня ногу, но не получалось. А вторая нога, что к Мишане обращена была, вся в крови и правый бок у
– Что, добавить вернулся? Всех вас изобьем, лизоблюды московские!
– Ага, только ты этого уже не увидишь.
Мишаня взмахнул топором, вонзив лезвие глубоко в грудь всаднику. Была на всаднике кольчуга, да не выдержала удара – тяжел топор!
Дернул Михаил топор за рукоять, пытаясь вытащить, да где там, застрял прочно в костях. Зато теперь можно не опасаться раненого в своем тылу. Повернулся Мишаня к месту основного боя. А тут – перемены разительные, и не в пользу Кости.
Сам Костя на коне сидел, от нападавших саблей отбивался – черным дамаском, что Мишаня подарил. Рядом с ним дюжий десятник Кондрат саблей машет. А противников трое осталось, и все на конях. Известно, против конного пешему долго не продержаться.
Поднял Мишаня арбалет, подошел поближе. Пот глаза заливал. Михаил шапку сбросил, рукавом рубахи пот утер, прицелился. И только один из нападавших саблей взмахнул над Кондратом, как Мишаня выстрелил.
Болт противнику в грудь угодил. Удар был такой силы, что всадника вышибло из седла. Мишаня хотел снова зарядить арбалет, кинулся, а холщовой сумки, что висела через плечо и в которой лежали болты, нет. То ли сам обронил, то ли срезало лямку во время боя.
Положил арбалет на сани – действенное оружие не раз ему сегодня помогало, и побежал к месту схватки. На ходу поднял со снега сулицу – коротенькое копьецо, да так с разбега его в спину противника, который на лошади был, и всадил. Сулица – оружие метательное, но и так получилось неплохо.
Всадник дернулся, получив удар, сабля из его руки выпала, и он стал клониться вперед, на шею коня. Тут и Кондрат добавил ему саблей, окончательно сбив на землю.
– Все!
Все противники повержены, и даже стонов раненых нет. Битва была ожесточенной – бились до смерти.
Мишаня огляделся. Из оставшихся в живых – он и, как ни странно, – без единой царапины. Кондрат жив, но в крови.
– Ты ранен?
– Пустое – царапины! То кровь врагов.
А вот Костя вызывал опасения. Он еще держался в седле, но глаза были закрыты, а сам качался, как пьяный. Кондрат с Мишаней подскочили к нему, бережно стянули с седла и уложили на снег.
– Костя! Куда тебя? Где болит?
Кондратий ощупал кольчугу – цела. На левом предплечье – порез от сабли, на левом же бедре – глубокая кровоточащая рана.
Вдвоем они перенесли Костю в сани и уложили на мешки с соломой – все же помягче. Кондрат ловко – видно, опыт большой – взрезал ножом штанину и перевязал рану белой холстиной, предварительно засыпав ее сухим толченым мхом. Затем он перевязал
– Крови потерял много. Но – отойдет, жить будет!
У Мишани от сердца отлегло – все-таки прикипел он к Косте.
Кондрат окинул взглядом место схватки – еще несколько минут здесь звенели сабли, слышалось отчаянное ржание коней и возгласы: торжествующие – победителей и предсмертные – умирающих.
– Собирай оружие – да на сани. Возвращаться будем.
Мишаня бросился собирать и складывать в сани сулицы, сабли, ножи, копья.
– И кольчуги снимай! – распорядился Кондрат.
Он умыл лицо снегом, вытер об себя руки и стал ловить лошадей. Набралось аж три десятка – целый табун. Взяв веревку, он привязал к ней уздечки, чтобы кони не разбежались.
– Теперь давай сани на ход разворачивать.
А попробуй их разверни на узкой лесной дороге, да еще и с лошадью!
Возились долго. Ветерок поднялся, поземка на-чалась.
Мишаня отыскал свой тулуп и шапку, оделся.
Кондрат поднял с земли свалившуюся сулицу, бросил ее на груду оружия в санях и повернулся к Мишане:
– А теперь самая тяжелая работа нам будет – своих убитых на сани грузить. Не бросать же их в лесу непогребенными!
Пока всех погрузили, взопрел Мишаня да и устал изрядно. За хлопотами и не заметил, как смеркаться начало.
– Ехать надо, – заключил Кондрат. – Костю в тепле согреть надо да вином теплым напоить. Мы и так времени много потеряли. Пойду, сочту противников. Костя ведь, как в себя придет, обязательно спросит.
Кондрат прошелся по месту боя, считая убитых, возле некоторых останавливался и что-то разглядывал. Вернувшись, удовлетворенно кивнул.
– Много врагов положили – три десятка и еще два сверху. Заметь – все конные и в броне. Учитывая, что наших только пятеро было – вполне неплохо, потому как пешему против конного устоять трудно – особенно если не в строю. Я, когда убитых считал, заметил, что есть погибшие от болтов арбалетных. Твоя работа?
– Моя.
– Молодец, купчина! Косте обязательно обскажу. А я все назад поглядывал. Когда, думаю, эти ударят, что дерево свалили. Не дождался, а после, в бою, и думать о них забыл. Теперь вижу – в трудный момент положиться на тебя можно, парень. Я думал – молод еще, да и не воин – не новик даже, – из торговых. Струсишь, думал, всю схватку в санях просидишь, а то и в лес утекешь. Ошибся, выходит. Да ты не обижайся за думки мои такие. Ну, трогаем, парень!
– Меня Михаилом зовут.
– Запомню я.
Михаил, сидя в санях с раненым Костей, правил передней лошадью. К саням уздечкой была привязана вторая лошадь с санями, за той – третья – все десять. Кондрат же ехал верхом на Костином жеребце, и к его седлу веревкой были одна за другой привязаны все верховые лошади – как из Костиной охраны, так и трофейные. Хорошо – снегу было немного, и лошади в нем не увязали.
Затемно добрались они до Боярщины. Остановились на постой, заняв лошадьми и санями весь постоялый двор. Прислуга с ног сбилась, пока задала овса всем лошадям.