Ушли клоуны, пришли слезы…

Зиммель Йоханнес Марио

Если бы в пленке, которую я смонтировал, осталось все как есть, я передал бы ее в эфир без помех, а вырезать то самое место из магнитной пленки невозможно по техническим причинам. Французские журналисты получили бы сенсацию каких мало, из первых рук. Ну, допустим, это мелочи. Но для людей, которые увидели бы пленку «Мира в кадре» в программах своих стран, началась бы паника не только не меньшая, но даже большая, чем при объявлении о распространении СПИДа. Как объяснить, почему руки и лицо профессора Кайоля имеют золотистый оттенок? После всего случившегося в Париже никто ни в какие доводы не поверил бы. Не забывайте и о

террористическом акте в цирке «Мондо»! Вы знаете одну из наших основных задач: ни при каких обстоятельствах не вызывать панику! Что я и сделал. Когда пленку дали в эфир, я, находясь за режиссерским пультом в кабине, в нужный момент вызвал искусственные помехи. Никто ничего не заметил. Уничтожив материал, мы вошли в контакт с нашими французскими коллегами. Профессор Кайоль со своими сотрудниками были обязаны присутствовать на пресс-конференции в Париже. На пленке электронных камер их лица и руки опять вышли ярко-золотистыми. Чего мои французские коллеги, сами понимаете, никак допустить не могли, следовательно… До свидания, дамы и господа.

Фрид выключил портативный магнитофон.

— Вот вам и объяснение, — сказал он. — Догадка доктора Гордон полностью подтвердилась.

Когда трое ученых и оба журналиста несколько минут спустя шли по холлу, бородатый молодой человек отвел Норму в сторону:

— Я должен кое-что сообщить вам, фрау Десмонд. Когда вы приехали, я солгал вам, будто замещаю Йенса Кандера, потому что он в командировке.

— Не понимаю. Он что, никуда не уезжал?

— Нет. Или, если угодно, да. Он уехал очень далеко. Из таких путешествий не возвращаются.

— С ним что-нибудь случилось? — нервно воскликнула Норма.

— Он повесился, — сказал Фрид. — В своем кабинете, у окна. Страшный способ уходить из жизни. Но надежный.

— Когда?..

— Четыре дня назад. У него было ночное дежурство. Ночью в редакции практически никого нет. Мы нашли его только утром. Сначала я подумал, что это имеет какое-то отношение к истории с пропажей пленки, но он оставил прощальное письмо жене, просил простить его, но жить он больше не в состоянии.

— «Но жить он больше не в состоянии…» — повторила Норма последние слова.

— Да, никто ничего не понимает. Он был здоров. Имел интересную работу. Красивую жену. И брак был счастливым. Купил красивый дом неподалеку отсюда, в деревушке. Я живу по соседству с ними. Да, в браке он был счастлив, правда. И люди любили его.

На маленьком деревенском кладбище собралась вся деревня, когда его вчера хоронили. В газеты мы ничего не сообщали о самоубийстве. Вы давно были с ним знакомы, фрау Десмонд?

— Очень давно, — сказала Норма.

Йенс Кандер мертв. Бедный Йенс, он так мучился, не находя смысла жизни. Ни в какой жизни смысла нет. Зачем мы существуем, всегда спрашивал он, если все, что мы делаем, необратимо. И непоправимо! Зачем тогда вообще рождаться? Он спрашивал меня об этом во время нашей последней встречи. К чему все наши муки, если мы ничуть не умнеем, не становимся порядочнее или хоть чуть-чуть добрее? Или не можем быть не такими злыми? Взял веревку и повесился. Бедный Йенс Кандер!

Словно издалека донесся до нее голос Карла Фрида:

— …вы говорите, что давно и хорошо знали его, фрау Десмонд. Вы не догадываетесь, почему он покончил с собой?

— Нет, — ответила Норма.

Я знаю, подумала она, но говорить тебе не стану.

Я не сумела помочь Йенсу и, значит, любое объяснение веса не имеет.

— Нет, я ничего не понимаю, я потрясена. Говорите, кладбище недалеко от вашего дома?

— Да.

— Возьмите эти розы, — сказала Норма. — И положите, пожалуйста, на его могилу! Он был моим добрым другом и добрым человеком.

Она направилась к остальным. О чем говорил Каплан совсем недавно в «Альстерском павильоне»? О том, как мы ходим по кругу.

Вот еще один круг пройден.

— Норма!

Она испуганно вскинула глаза.

— Что? Что?! — вне себя вскричала она, словно предчувствуя новую беду.

Навстречу ей бежал Барски:

— Твоя газета… — Он тяжело дышал. — Только что позвонили твоему издателю… Угрожают взорвать здание… Через полчаса оно взлетит на воздух!

37

Три машины мчались через цветущую пустошь. Норма с Барски вместе с двумя сотрудниками Сондерсена сидели в первой, рассчитывая услышать новости по радиотелефону «мерседеса» ФКВ. Во второй машине на заднем сиденье сидела Александра Гордон. А Каплан вел «вольво» Барски. Водитель первого «мерседеса» включил сирену и мигалку. Из «уоки-токи» постоянно доносились чуть хриплые мужские голоса. Время от времени головную машину вызывали из Гамбурга. Вот как сейчас, например.

— Петер Ульрих! Петер Ульрих!

Водитель наклонился к микрофону справа от руля.

— Петер Ульрих на связи!

— Говорит Цезарь Виктор. Для информации: наши парни и специалисты только что вошли в здание издательства и типографии «Гамбургер альгемайне». Сотрудники издательства один за другим покидают здание. Эвакуируются также жители нескольких соседних домов. Квартал почти полностью оцеплен. До объявленного взрыва остается двадцать четыре минуты. Конец.

— Принял, Цезарь Виктор, — сказал водитель. И через плечо бросил Норме: — К счастью, угрозы чаще всего угрозами и остаются. Безумцы они — те, кто запугивает людей. Чаще всего бомбы не взрываются. Или их и в помине нет. Но мало ли что…

— Не говори, — поправил его коллега. — Бывает, что и взрываются. И не так уже редко. Поэтому к каждому звонку или предупреждению относимся на полном серьезе. Не хотел бы я быть на месте специалистов по терактам. Никогда нельзя знать заранее, что у этих обезумевших кретинов на уме…

Машину сильно тряхнуло на выбоине, и она едва не вылетела в кювет, но водитель сумел вовремя вывернуть руль.

— Извините, — сказал он.

За Раммельсло машины свернули на автостраду Ганновер-Гамбург. Здесь очень интенсивное движение. Сирена первого «мерседеса» выла не умолкая, мигалка вертелась. Все три машины вышли в левый ряд и обгоняли остальных.

— Первым в здание, которое угрожают взорвать, входят специалисты по терактам и проводники служебных собак. С тем, кто хорошо знает здание и все его помещения. Обыскиваются общедоступные места. То есть цеха, залы, лифты — словом, те помещения, куда без труда попадет почти каждый. Уборные, курительные комнаты — ну и так далее.

— Но ведь они каждую минуту рискуют жизнью, — сказала Норма.

— Я же говорю, счастье еще, что большинство звонков — пустые угрозы. Или дурацкие шутки.

— Петер Ульрих! — раздался голос из «уоки-токи». — Вызываю Петера Ульриха! Говорит Цезарь Виктор.