Ускользающая мишень
Шрифт:
Аня косо взглянула на него.
– Нет, ребята, так не пойдет. Я вас прошу - разговариваем спокойно, без нервов. Без этих дешевых приемов: один хороший, а другой злой... Договорились?
– Вы его простите - не сдержался человек.
– Все! Забыли. Итак, что я нарушила?..
Сергей Иванович не успел сказать - в дверь постучали.
– Мы заняты!
– громко крикнул он.
Стук повторился. Он стал более настойчивым.
– Я же говорю - мы работаем!
– повысил голос Сергей
Но человеку с той стороны двери было на это наплевать. Он продолжал стучать.
– Дьявольщина! Поди посмотри, что там случилось...
Петр Петрович выругался, тяжело поднялся и направился к дверям. Не успел он их распахнуть, как получил сокрушительный удар прямо в переносицу. Воистину сегодня звезды были против него!
В комнату ворвалось несколько сотрудников шестого отдела. Один из них, Кореец, тотчас выхватил из кармана "люгер" и навел оружие на Сергея Ивановича:
– Сидеть на месте!
Раздались тяжелые шаги, и в комнату вошел полковник Головач. Он сразу направился к сидящему за столом Сергею Ивановичу. Тот попытался было встать, но грозный окрик Корейца вернул его на место.
– Да, вам лучше оставаться на месте. Я полковник Головач, руководитель шестого спецотдела, - представился Анатолий Борисович.
– На каком основании вы задержали моего сотрудника?
– У меня есть постановление!
– Где оно?
– Вот!
– Сергей Иванович торжествующе протянул бланк с гербовой печатью.
Головач не глядя разорвал постановление.
– Он подписан самим министром!
– прошипел покрасневший Сергей Иванович.
– Вы ответите за самоуправство, полковник!
– Вряд ли, - усмехнулся Анатолий Борисович.
– Через пятнадцать минут президент отправит правительство в отставку. И вашего министра в том числе. Насколько я знаю, у него почти нет шансов вернуться на прежнюю должность...
– Откуда вы знаете?!
– воскликнул пораженный "грушник".
Полковник Головач усмехнулся:
– Профессия такая - знать все раньше остальных...
эпилог
Теплым солнечным утром на перрон старого провинциального вокзала лениво высыпала толпа встречающих. Только что объявили о приходе пассажирского, и теперь люди терпеливо стояли на платформе, вытягивая шеи, смотрели направо, в сторону семафора, ждали. День обещал быть жарким; зной набирал силу, иссушая, казалось, все вокруг; даже ветер, который время от времени вдруг налетал с невиданной дерзостью и приносил с собой то степной дух полыни, то запах угля, не давал желаемой прохлады.
Наконец поезд прибыл.
Неподвижная до сих пор толпа колыхнулась ему навстречу, и люди заспешили к вагонам. Матери пытались оттащить детей от края платформы, рядом с которой бесшумно катили останавливающиеся
Кто-то, не обращая внимания на брань проводницы, выскочил прямо на ходу, не дождавшись остановки поезда, кто-то всхлипывал, не отрывая взгляда от родного лица, а какой-то долговязый пьяный мужик все бегал вдоль состава, толкал не обращающих на него внимания людей, размахивал пустой авоськой и хрипло орал:
– Наум! Ты где, Наум?!.
И было непонятно - то ли он кого-то ищет, то ли потерялся сам.
Почти одновременно с этим поездом на станцию прибыл и другой товарный. Крепыш тепловоз проволок на самый последний путь длинный состав с древесиной и нефтью. Тяжелые массивные платформы, огромные, заляпанные пятнами гудрона цистерны, грубо сколоченные стойки теплушек, и лишь последние вагоны обитаемые - старые, ржавые, с закованными в сталь решеток окошками.
Вагонзаки.
К решеткам припали десятки глаз: жадных, страшных, диких...
– Какая станция?
– негромко спросил Рафинад.
– Станция...
– ядовито усмехнулся кто-то.
– Узнать бы, какая область!..
– Или страна!
– тотчас пошутил другой.
– А то увезут в Казахстан!..
– Куда бы ни привезли - всюду родина, - рассудительно заметил третий, и было непонятно, чего больше в его словах, любви или ненависти...
Вдруг прорезался тонкий, почти бабий крик:
– Падлы! Суки! Ненавижу!.. Но его не поддержали.
– Шлепни его, кто там поближе, - посоветовал сиплый голос.
– А-а-а!
– забился в истерике зек, но вдруг смолк, словно кто-то залепил ему ладонью рот.
– Давно бы так...
– А вот я, думаю, братцы, что все еще не так плохо...
– Тихо! Едут вон...
– прошелестело по вагону.
Подъехали "воронок" и несколько крытых брезентом грузовых машин. Не особенно торопясь, спокойно, даже как-то вяло солдаты окружили обшарпанный "Столыпин"("Столыпин"- вагон для перевозки заключенных.).
Овчарки на коротких поводках выглядели сонно, не лаяли, а зевали, словно их только что разбудили.
Подогнав "воронок" ближе к вагону, стали выгружать первую камеру, но почему-то очень медленно. Рафинад находился во второй, где зеки, томясь ожиданием, негромко переругивались. Особо, правда, никто не выступал понимали, спешить некуда.
Сидящий за драку со смертельным исходом немолодой шахтер, весь черный от загара и въевшейся за годы работы угольной пыли, спокойно сидел на полу. Рафинад, подумав, тоже примостился рядом. Воздух в камере был спертый, тяжелый.
Наконец настала их очередь.