Ускользающая темнота
Шрифт:
И вот они идут втроем. На здоровой руке виснет Зоя. Над раненой причитает Полина.
– Пап, а как же ты будешь мне кукол делать, если у тебя рука болит? – Этот вопрос сильно волновал Зою.
– Кукол ей подавай! Вот как отец себя чувствует да как теперь оперировать будет, спросила бы, а то только вернулся, ей уже игры подавай, – делано сердилась Полина.
– Оперировать я, Полинушка, уж действительно не смогу. Буду опыт студентам молодым передавать, смену себе растить. А вот кукол мы еще с тобой, ребенок, наделаем. Буду левой, больной, значит, держать, а правой рисовать или шить чего. Ты мне станешь помогать. А потом
– Нет, Владимир Михайлович, работы полно. За день намаешься, куда уж идти, а частенько и ночью приходилось. Зоиньку здесь все уже знают. Она со своими артистами тут такие концерты солдатам дает. И занимается прям здесь, в школу водить было некому, а потом и так привыкли. Солдаты учат и читать, и писать. Вот и не ходили мы домой-то. Чего туда ходить без вас. – И она снова зашмыгала носом.
– Ну ладно, ладно тебе, Полина. Сегодня прямо домой и отправимся все вместе. Совсем скоро, говорят, войне конец. Заживем лучше прежнего.
– Даст Бог, даст Бог...
Много времени никто не заходил в эту квартиру. В ней теперь витал дух запустения, состоящий из запаха пыли, тишины и полумрака. Скрипнула входная дверь, хозяева зашли в просторный холл. Сквозь щель в задернутых занавесках проглядывал последний розовый луч уходящего солнца. Раскрыли все шторы – широкие подоконники были пусты – многочисленные горшки с цветами заботливая Полина давно отнесла в больницу.
– Ну что, ребенок! Готов начать уборку?!
– Всегда готов! – сказала Зоя и по-пионерски отдала честь.
Они вооружились тряпками и щетками, стали мыть, драить и чистить, отдирать с окон бумажные кресты. И когда все заблестело, девочка побежала во двор и наломала веток с зазеленевшими почками, поставила в вазу.
– Ну вот, котенок! Теперь будем жить здесь! – довольно сказал Владимир Михайлович, удовлетворенно оглядев квартиру. – А сейчас пойдем посмотрим, какие дела в моей мастерской. В нее-то мы не заглянули.
Зою не нужно было приглашать несколько раз. Памятуя, что раньше папа не очень приветствовал ее посещения этой комнаты, она терпеливо ждала, что он обязательно позовет ее туда, и не приставала с просьбами.
– Будто и не было этих лет войны. Будто и не уходил никуда. – сказал отец, оглядев комнату. Провел рукой по столу. Яркая полоска полированного дерева проступила из-под пыли. На блюдце лежала кисточка с засохшими от клея волосками. Краски напоминали потрескавшуюся от засухи землю. – А что, если, ребенок, я тебя буду учить делать все самой? У меня вон рука больная, кукол хоть и можно, но сложновато будет мастерить.
Зоя запрыгала от радости и захлопала в ладоши.
– Ура! А когда, папочка, когда мы начнем учиться?
– А вот прямо сейчас. Попьем чаю, да и приступим.
После небольшого ужина Зоя с отцом устроились в кабинете и просидели там несколько часов кряду. Девочке очень не хотелось заканчивать свой первый урок, но глаза слипались после такого насыщенного дня и у нее, и у Владимира Михайловича. Пожелав друг другу спокойной ночи, они впервые за долгое время пошли в свои замерзшие отсыревшие кровати и заснули в то же мгновение, как голова коснулась подушки. Проваливаясь в сон, Зоя подумала: «Как там мои солдатики, я ведь даже не предупредила их, что не приду сегодня».
Каждое утро они с отцом собирались и
Уже несколько дней на дне ее корзинки лежало письмо для мамы о том, что папа вернулся и войне скоро конец. Но оно так и не ушло к адресату, потому что ночевала теперь Зоя дома, а днем появлялось много других дел.
9 мая закончилась война. Вечером, услышав страшный грохот, Зоя кинулась к окну. В небе взрывались сотни разноцветных фейерверков. Это тридцатью залпами из тысячи орудий ознаменовали победу. И хоть по радио объявили о капитуляции Германии раньше, но для девочки почему-то именно этот салют стал символом настоящего окончания войны. Она обернулась. У отца в глазах стояли слезы, а Полина, прибежавшая из больницы домой, как только услышала объявление, плакала в голос. Вдруг не сговариваясь все кинулись в коридор, накинуть что-нибудь и бежать на улицу.
Там было полно народу. Незнакомые люди радостно обнимались и плакали от счастья, с каждым залпом все кричали «ура». В воздух взлетали кепки, фуражки и солдатские пилотки. Всеобщая эйфория передалась и Зое. Увидев стайку пионерок, несущих в руках сирень и раздающих веточки солдатам, она присоединилась к ним. Одна девочка поделилась с ней цветами, и Зоя пошла, увлекаемая толпой. В какой-то момент она обернулась и, никого не увидев рядом, принялась спрашивать прохожих: «Вы девочек не видели в галстуках? А папу моего? Высокий такой». Но почти никто не слышал ее, да и примет было явно недостаточно. Один изрядно выпивший солдат поднял ее на руки, чтобы она посмотрела вокруг, и, сильно покачнувшись, спросил:
– Ну что, видать папку?
– Вон, вижу, – соврала Зоя, испугавшись, что он ее сейчас уронит.
– Ну, беги, не теряйся больше.
Стало совсем темно, толпа поредела. Зоя оглянулась и поняла, что находится в совершенно незнакомом месте. Надо бы спросить, где моя улица? И тут загромыхало опять, и небо осветилось синим. Только на этот раз это был не салют, а самая настоящая гроза. Еще раз бабахнуло, полыхнуло, упало несколько крупных капель, потом еще и еще, и ливанул дождь, со страшной силой барабаня об асфальт, о карнизы, о крыши. Девочка нырнула в первую попавшуюся подворотню. Здесь воняло мочой и сырыми окурками. Она присмотрелась, увидела во дворе беседку, быстро добежала до нее и заскочила внутрь, успев промокнуть насквозь. В доме постепенно гасли окна, и Зоя, уже совершенно продрогнув, обхватив себя обеими руками и дрожа всем телом, думала, что папа с Полиной сбились с ног, разыскивая ее. Но не могла же она оказаться так далеко от дома, чтобы ее не нашли. Нужно подождать совсем немножко. Вон какие-то люди показались в арке, может быть, это ее ищут. Нет, мужчина с женщиной направлялись к беседке, держа над головами плащ. Женщина поскользнулась и матерно выругалась. Зое стало не по себе. Пара завалилась в беседку, и стало ясно, что они пьяны. Женщина пошатываясь дошла до лавки и тяжело села на нее, а ее спутник привалился рядом, схватил ее за мокрую блузку и попытался расстегнуть пуговицу, за что получил локтем в бок: