Ускользающие тени
Шрифт:
— Да, спокойным, но очень славным. Ты куда-нибудь уезжал?
— Компания медиков сняла бревенчатый домик на озере, и все мы были приглашены туда на ленч.
— Тебе можно позавидовать. — Сидония вдруг испытала раздражение. — Надеюсь, тебе не пришлось возвращаться домой, только чтобы позвонить мне, — резко сказала она. — И все-таки, что случилось?
Последовала длительная пауза.
— Прости, на самом деле я забыл про разницу во времени. Пожалуйста, прости меня. Я совсем не подумал об этом.
Послышался неясный шум, как будто кто-то
— Конечно, прощаю. Забудь об этом. С Новым годом, Финнан, и мне уже пора идти. Возвращайся к своей подруге.
Он не поправил ее намеренное употребление единственного числа.
— С Новым годом, дорогая. Напиши мне.
— Тридцатого я уезжаю в Париж. Буду играть в канун Нового года на приеме. Я пошлю тебе открытку. Пока.
С этими словами Сидония положила трубку, отчаянно желая заплакать, но приказав себе не издать ни стона. Вместо этого она сразу же набрала номер родителей.
— Алло, — произнес голос Джейн.
— Мама, это Сидония. В моих планах появились изменения. Я бы хотела приехать домой на пару дней.
— Чудесно, это будет просто подарок!
— Только у меня будет к тебе просьба: перед концертами я не могу забросить свои репетиции, так что не могла бы ты позвонить в Силбери-Эббас и узнать, нельзя ли мне репетировать там?
— Разумеется. Думаю, они даже будут рады.
— Тогда я выезжаю, только попрошу Дженни еще некоторое время присмотреть за котом.
Так она и сделала. Она вернулась к родителям, подобно опечаленному ребенку, постоянно помня, что Финнан оказался ненадежным другом и что она сама никогда бы не забыла о телефонном звонке.
— Забудь об этом, — неожиданно произнесла Джейн, видя лицо дочери.
— О чем?
— Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Ты должна на время полностью забыть про этого ирландца. На расстоянии сохранить верность невозможно. К тому же связь часто бывает ненадежной.
Сидония уставилась на мать широко раскрытыми глазами:
— Ты внезапно стала ясновидящей?
— Нет, просто как следует поразмыслила. Звонок на Рождество был неудачным, верно?
— У него трубку взяла женщина.
— Это ничего не значит. Представь, если бы твой молодой русский знакомый случайно поднял трубку в отеле. Финнан точно так же мог прийти к ложному выводу.
Сидония пожала плечами:
— Вероятно, ты права. Но все же…
— Дорогая, даже если я не права, с этим все равно уже ничего не поделаешь. Я просто прошу тебя не принимать все близко к сердцу, как ты делаешь постоянно со времен своего развода. Из-за этого ты все время нервируешь себя.
— Тогда мне хотелось побыстрее порвать с Найджелом, я желала только никогда с ним не встречаться. А теперь все происходит несколько иначе, — попробовала оправдаться Сидония.
— Возможно, и все равно помни мой совет. Подожди, пока ирландец не вернется. Ты сможешь вновь завоевать его привязанность, как только окажешься рядом, и уже точно будешь
Сидония улыбнулась.
— Сегодня ты говоришь такие мудрые слова!
— И это тебя раздражает?
— Совсем чуть-чуть. Вероятно, потому, что ты видишь меня насквозь.
— Нет, этого я не умею, — покачав головой, ответила Джейн. — Ты слишком талантлива, а потому понять тебя непросто. Я подчас просто удивляюсь тебе. Выбрось из головы Финнана, думай о чем-нибудь забавном. Попробуй пофлиртовать с каким-нибудь французом — это тебе поможет.
— И это материнские наставления? — насмешливо спросила Сидония.
— Ты уже слишком взрослая, чтобы наставлять, тебя, но я знаю, что следует делать.
— По-моему, о твоем ужасном поведении следует рассказать отцу.
Джейн рассмеялась:
— Попробуй, если хочешь, но именно он когда-то наставлял меня так же. В то время я была его юной невестой.
Мама до сих пор поразительно молодо выглядит, думала Сидония, особенно с ее короткой стрижкой и модной одеждой, которую она может носить благодаря своей подтянутой фигуре.
— Мне уже тридцать четыре. Тебе был двадцать один год, когда родилась я. Значит, мне особенно не на что надеяться? — Сидония внезапно ощутила жуткую подавленность, смешанную со страстным желанием иметь ребенка. — Я бы хотела забеременеть от Финнана, — с болью добавила она.
Джейн сухо взглянула на дочь:
— Ты говорила ему об этом?
— Конечно, нет.
— И напрасно.
— Почему ты так говоришь?
— Уверена, он стал бы на тебя молиться.
Сидония решительно потрясла головой:
— Я уже вела подобные беседы с Родом, и они просто приводят меня в бешенство. Что мне прикажешь делать? Носить этикетку с надписью: «Пусть я музыкант, но вы способны задеть мои чувствительные струны»? В большинстве своем мужчины — жалкие создания, просто ублюдки.
— Даже твой юный скрипач?
— Алексей? Нет, он совсем другой. Он терпеть не может подражать кому-либо.
— Тогда очень жаль, что его не будет в Париже, — решительно заявила Джейн.
— Что ты имеешь в виду? Он совсем младенец, дитя, едва выросшее из пеленок…
— Ну и что? — излишне резко перебила ее Джейн с понимающей улыбкой.
Даже при резком ветре город кажется очаровательным, думала Сидония. Она стояла на Пляс-де-ла-Конкорд в своей русской шапке с опущенными ушами и вспоминала судьбу Марии-Антуанетты, умерщвленной на этой огромной и пустынной площади. Слышанная некогда история о трагедии этой королевы казалась теперь как нельзя более понятной, особенно при воспоминании о том, что несчастной женщине пришлось облегчаться публично во дворе тюрьмы, где ее содержали, Консьержери, и со страхом взирать на ожидающую ее телегу. Подобно забавному пенсне Екатерины Великой, эта подробность, касающаяся человеческих слабостей, внезапно сделала французскую королеву совершенно реальной в глазах Сидонии, женщины из другого века.