Условия договора
Шрифт:
– Георгий Ираклиевич, тут и думать нечего. - Челидзе сделал вид, что снова изучает фотографию. - Конечно, не исключено, что это лицо я где-то видел. Но где и когда - не помню.
– А вот это вы могли видеть. - Я положил рядом с фотографией Джомардидзе сильно увеличенный снимок упаковки морфия.
– Это? Естественно. Я же врач. Это упаковка морфия.
– Верно. Но вам не знакома именно эта упаковка? Посмотрите, в углу коробки хорошо виден номер. Он вам ни о чем не говорит?
– Нет, этого номера я не помню.
–
– Когда... Ну, неделю назад среди других лекарств я получил пять упаковок. На весь рейс.
– По правилам вы должны были за них расписаться?
– Я расписался в журнале склада медуправления. Это обычная процедура.
– Вы должны были также расписаться в том, что знаете об ответственности врача за подобные препараты, об особых условиях их хранения, о недопущении хищения и так далее. Вы давали такую расписку?
– Естественно.
– Вы строго выполняли правила хранения?
– Ну... в общем.
– Шалва Геронтиевич, как известно, правила нельзя выполнять "в общем". Ответьте: вы выполняли эти правила или нет?
– Выполнял.
– Тогда посмотрите снимок журнальной записи. - Я достал третью фотографию. - Вот ваша подпись, удостоверяющая получение пяти упаковок морфия. Вот их номера. Один из них совпадает с номером сфотографированной упаковки. Эта упаковка была изъята вчера у опасного преступника Джомардидзе Омари Бухутиевича. Его фотография перед вами. Каким образом полученная вами и подлежащая строгому хранению упаковка морфия оказалась у Джомардидзе?
Челидзе изучающе посмотрел на меня:
– Она действительно у него оказалась?
– Действительно.
– Но почему вы не спросите об этом у него самого?
Хороший ход сделал Челидзе. Но смысл его ясен. Хочет выяснить: где, когда и как был задержан Джомардидзе.
Подумав, я ответил:
– К сожалению, это не представляется возможным. При задержании Джомардидзе оказал сопротивление, не обошлось без стрельбы.
Кажется, я сказал то, что надо: "не обошлось без стрельбы". Пусть поломает голову. По наступившему молчанию понял: ход удался. Наверняка Челидзе размышляет сейчас о том, ранен или убит Джомардидзе. Но у него хватило выдержки не выяснять этого. Тронув фотографию, он покачал головой:
– Тогда... совершенно ничего не понимаю. Похитить упаковку из медчасти довольно трудно...
– Лекарства хранятся под замком? Так ведь?
– Так.
– И медчасть вы запираете?
– Разумеется.
– Сегодня, перед выходом в рейс, вы обязаны были проверить, на месте ли полученные вами лекарства. Вы сделали это?
– Сделал. Но отсутствия упаковки я не заметил.
– Шалва Геронтиевич, не будем лукавить. Вы, врач с пятнадцатилетним стажем, и не заметили отсутствие целой упаковки морфия! Когда, где и при каких обстоятельствах вы передали морфий Джомардидзе?
–
– Решили упорствовать. В таком случае, мы будем вынуждены обыскать ваш дом.
– На это у вас нет никаких оснований.
– Основание есть - ваша возможная связь с опасным преступником.
Я снял трубку, набрал номер Бочарова. Услышав отзыв, сказал:
– Константин Никифорович, это Квишиладзе. Я по поводу санкции на обыск дома Челидзе. Считаю обыск необходимым.
– Георгий Ираклиевич, санкция получена. Можете приступать к обыску.
– Спасибо.
Положив трубку, я посмотрел на Челидзе:
– Шалва Геронтиевич, санкция прокурора на обыск вашего дома получена. Сделано это в полном соответствии со статьей сто шестьдесят шестой процессуального кодекса. Обыск будет произведен в вашем присутствии и в присутствии понятых. Вы готовы?
– Мне нужно подумать.
– Не понимаю, что тут думать. Обыск в вашем доме будет произведен в любом случае.
– Я имею право подумать?
– Пожалуйста. Думайте, пока я позвоню.
Снова набрал номер Бочарова:
– Константин Никифорович, Джансуг далеко?
– Рядом.
– Дайте его, пожалуйста.
– Даю.
Я услышал голос Парулавы:
– Батоно Георгий?
– Джансуг, связался, с кем я просил?
– Связался. Но дело не такое простое. По телефону из музея о таких вещах не говорят. Тбилисцы туда поехали. Обещали позвонить, как только все выяснят.
– Сегодня выяснят?
– Обещали.
– Тогда сразу свяжись со мной, хорошо?
– Обязательно, батоно Георгий.
Челидзе сидел, опустив голову и машинально поправляя рукой прическу.
– Подумали? - спросил я. - Едем?
– Георгий Ираклиевич, я хотел бы сделать заявление.
– Слушаю вас.
– Чистосердечное признание будет учтено следствием?
– Естественно. Вы хотите признаться?
– Хочу.
– Я слушаю.
Челидзе провел рукой по лбу, поднял глаза:
– Дома в тайнике у меня хранится оружие. Пистолет.
Без всякого сомнения, свое признание Челидзе сделал вынужденно, зная, что при обыске мы все равно найдем оружие. Его расчет прост: лучше поступиться малым, чем потерять большее. А это большее - соучастие в убийствах Чкония и Гогунавы.
– Ваше признание учтется. В тайнике хранится только пистолет?
– Пистолет и три обоймы патронов к нему. Ну и... раз уж речь идет о тайнике... Года три назад я нашел чужой паспорт. В Сухуми, на набережной. Решил его оставить. Больше там ничего нет.
– На чье имя паспорт?
– Сейчас... На имя Убилавы Сергея Петровича.
– Где прописан паспорт? - спросил я, стараясь не выдавать своего волнения.
– По-моему, в Сухуми. Да, в Сухуми.
Все. Этого было достаточно. Я перевел разговор на пистолет: