Условно пригодные
Шрифт:
И все же что-то я получил взамен. Я спустился вниз и затем поднялся наверх, чтобы помочь ему и защитить его. Теперь казалось, что он помогает мне, что можно освободить себя самого, помогая другим.
Я не могу выразить это точнее.
Мы прошли через кабинет Хессен, дверь во вторую комнату удалось открыть не сразу.
За этой дверью я никогда раньше не был, выглядело здесь все так, как я примерно и представлял себе. Маленькая комнатка, с полками, на которых она хранила мячи и головоломки, которые использовались для тестирования
Его я открывать не стал. Мы не нашли бы там того, что искали. И все-таки я немного постоял, касаясь его рукой. Все знали, что он здесь стоит, но никто его никогда не видел.
Август, стоявший позади меня, замер, я обернулся к нему, чтобы прошептать ему или показать жестом, что надо двигаться дальше.
И тут оказалось, что я вижу то помещение, через которое мы только что прошли,- кабинет Хессен.
Мы закрыли за собой дверь, это сделал Август. И все же мы теперь видели через стену ее кабинет. Как будто никакой стены не было.
Август протянул руку по направлению к той комнате. Рука на что-то наткнулась.
– Это стекло,- прошептал он.
Оно было словно большое окно, только в нем не отражалась свечка. Стекла было не видно, только на ощупь можно было определить, что оно есть.
– Это обратная сторона зеркала, – сказал я, – оно прозрачное.
Несколько раз бывало, что я приходил в кабинет к назначенному времени, а вместо Хессен там сидел кто-нибудь из ее ассистентов. Все проходило тогда немного иначе: мы вели ни к чему не обязывающий разговор о том, что случилось за то время, пока мы не виделись.
Теперь я понял, что в таких случаях, пока я просто отдыхал, болтая с ассистентами, которые были намного моложе Хессен, сама она сидела в этой комнате, за зеркалом, и спокойно за всем наблюдала. Это было здорово придумано.
Кабинет Биля, учительская, библиотека, зал для пения и кабинет городского врача находились в коридоре на шестом этаже. В коридоре была дверь, которая вела прямо в кабинет Биля. Перед этой дверью держали тех, кто провинился и ожидал наказания, так что они никому не мешали в канцелярии, где сидела секретарша. При этом наказание усугублялось тем, что они вынуждены были ждать в коридоре, где все время ходили учителя, которые могли их увидеть.
В двери был замок единой системы, но к нему подходил только ключ Биля, поэтому открыть его удалось не сразу, к тому же я мог действовать только одной рукой. Свечки оставалось совсем мало, я ее погасил – нам понадобится последний огарок, чтобы найти бумаги.
Когда стало темно, он придвинулся ко мне.
– Здесь нечего искать,- сказал он.
Голос его был неузнаваем.
Я не нашелся, что ему ответить.
– Я пойду домой,- сказал он.
Он начал уходить в темноту, а потом побежал. Он, должно быть, забыл, где находится, он бежал, словно слепой, но очень быстро. Он ударился о дверной косяк, но встал и побежал дальше, в конце коридора налетел на раковину – я услышал, как он ударился о нее зубами.
Я пошел к нему, он лежал на спине, я протянул руку и почувствовал, что у него
Это было рискованно, но без этого было не обойтись.
Андерсен, то есть Дылда, жил в маленьком домике по другую сторону южного двора, в его прихожей была панель с лампочками, которые загорались, когда где-нибудь в здании включали свет. Она была установлена вскоре после моего приезда в школу – наверняка для того, чтобы экономить электричество,- ее было видно, если заглянуть с улицы к нему в окно.
Таким образом, нажимая на выключатель, я прекрасно понимал, что у него в доме сейчас загорится лампочка. И все-таки это было необходимо.
Школьные уборщицы тщательно отбирались и обладали высокой квалификацией. Они работали в школе с тех самых пор, когда Биль только начинал проводить занятия в маленьких классах на Якобсалле в районе Фредериксберг, и с тех пор они следовали за школой по пути ее возвышения. Между ними и руководством школы царили доверительные отношения. Они всегда сообщали обо всех следах курения или сожженного целлулоида или о других следах хулиганства, они видели то, чего другие не замечали, и от них было трудно что-нибудь скрыть. Они бы сразу же увидели кровь Августа – мне надо было ее смыть. Я протер весь коридор своими носками – больше у меня ничего не было. Потом снова надел их.
Когда я вернулся, Август сидел, разглядывая дверь напротив. Она вела к Билю – на верхнем этаже была его служебная квартира. Все это знали, хотя там никто никогда и не бывал: дверь, которая вела на лестницу, была напротив его кабинета, на ней была табличка с его именем. Это была единственная дверь с именем во всей школе. Как будто чтобы показать, что здесь заканчивается общая для всех часть школы. Август сидел, глядя на табличку и прижимая рубашку ко рту. Он ничего не сказал. Я снова погасил свет и отпер дверь в кабинет.
Я дважды бывал там, один раз, когда меня знакомили с Августом, другой раз раньше – меня вызывали, чтобы наказать. Тогда меня впервые ударили в школе Биля – я опоздал пять раз за один месяц,- это было тогда, когда моя болезнь прогрессировала.
В тот раз в кабинет вызвали нас с Йесом Йессеном и еще одного ученика. Биль имел обыкновение звать сразу двух или трех человек, чтобы сэкономить время. Посреди кабинета лежал ковер.
– Не смейте наступать на ковер,- сказал он,- нельзя допускать преждевременного износа вещей.
Положено было стоять убрав руки за спину, чтобы не возникало искушения защитить лицо. Сам Биль расхаживал по комнате, в том числе и по ковру, подогревая себя своей речью, слов я не разбирал, скорее, обращал внимание на цвет его лица, – я заранее знал, когда он ударит. И все-таки это подействовало ошеломляюще, Йес упал, но я удержался на ногах.
Так что и сейчас я как-то непроизвольно обошел ковер по пути к столу. Август встал в уголке. Он успокоился, после того как ударился, видно было, что он очень устал,- ведь он ничего не ел.