Условный разум
Шрифт:
Человечек сел за появившийся невесть откуда стол. Он грустно — почему-то Пильман понял, что карикатурный Мозес был грустен — смотрел прямо перед собой. На столе стали появляться предметы, которые сталкеры вынесли из Зоны: «белые обручи», «зуды», «браслеты», «пустышки», «черные брызги»…
Маленькому Мозесу не понравилось все это богатство. Резким взмахом руки он сбросил артефакты на пол. Потом вскочил и стал ожесточенно пинать ногами поверженные предметы, как будто это были футбольные мячи. Он даже немного повеселел.
— Жалко, что звука нет, — огорченно сказал Мозес. — Это многое
Между тем история маленького Мозеса продолжилась. На столе появился приятно сияющий шар желто-красного цвета. То ли золотой, то ли медный. Человечек с вожделением протянул к нему руки. Видно было, что он старается прикоснуться к нему, но тщетно. Невидимая сила отталкивала его. Пространство между маленьким Мозесом и шаром становилось больше, но руки его с каждой секундой становились длиннее. Так расширяется Вселенная, подумал Пильман. Было четко видно, что руки Мозеса растягиваются, словно резиновые, но дотронуться до шара ему не удается.
Внезапно картинка исчезла.
— Зараза, — сказал Мозес. — Как всегда проснулся на самом интересном месте. Не повезло.
— Интересная штука, — сказал Пильман. — Дадите попользоваться?
— Собственно, для этого я и пришел. В Институте должны знать о таком странном артефакте из Зоны.
Пильман решил, что ему следует поделиться новыми идеями, которые высказал Энди Хикс. И прочитал вслух, все, что только что записал.
— Условный разум, — это он хорошо придумал, — сказал Мозес. — Таких людей как этот писатель, вроде бы, называют остроумными и находчивыми?
— В каком-то смысле.
— Надо будет почитать его книги.
Пильман с сомнением пожал плечами.
В кабинет вошла Ева.
— Наверное, вам обоим будет это интересно. Мой сотрудник рассчитал модель Посещения, не связанного с космическим полетом. Выяснилось, что существует два решения соответствующей волновой функции. Проще говоря, существует два района, где могла появиться Зона. Первое решение — действительно указывает на Хармонт, что мы наблюдаем своими глазами. Второе, неожиданное, предполагает существование аналогичной Зоны на другом конце Земли, в России, в Ленинградской области.
— Отправитесь в экспедицию? — спросил Мозес.
— Если информация подтвердится.
— Не забудьте пригласить меня.
Через три дня они были готовы отправиться в путь. Пильману хотелось, чтобы к ним присоединился Хикс, но тот отказался. Сказал, что ему нужно закончить роман. И добавил, что в России своих фантастов хватает.
Часть 2
Панов и Алмазов
Когда все началось? В детстве, естественно. Иногда люблю вспомнить, как так получилось, что я решил вдруг стать ученым? Произошло это в классе шестом или седьмом. И виноваты, само собой, были прочитанные мной книги. Я тогда много и беспорядочно читал. Почему-то во многих попавших мне в руки книгах подробно рассказывалось о всепоглощающей жажде познания, которая, если уж овладевала однажды
Я до сих пор вспоминаю и перечитываю эти книги. Поль Крюи. «Охотники за микробами». Синклер Льюис. «Эрроусмит». Вениамин Каверин. «Открытая книга» и «Два капитана». Чарльз Перси Сноу. «Пора надежд» и «Поиски». Митчелл Уилсон. «Живи с молнией» и «Брат мой, враг мой».
Потом пришло время читать фантастику. Жюль Верн. «Таинственный остров» и «Из пушки на Луну». Герберт Уэллс. «Машина времени» и «Война миров». Артур Конан Дойл. «Затерянный мир». Братья Стругацкие. «Далекая радуга», «Понедельник начинается в субботу» и «За миллиард лет до конца света». Фред Хойл. «Черное облако».
Мне нравилось читать истории о фантастических обстоятельствах, в которые попадают удивительные и талантливые люди.
И нет ничего странного в том, что однажды наступил день, когда я понял, что больше всего на свете хотел бы стать одним из них. Находиться рядом с настоящими учеными казалось мне наивысшим счастьем, которое только может выпасть в жизни. В детстве я еще не разделял эти состояния — стать и находиться. Мне тогда казалось, что это одно и то же. Я считал притягательный мир науки своим, и мечтал оказаться однажды его частью. Хотелось верить, что однажды смогу стать таким же одержимым борцом за истину, как мои любимые книжные герои. Даже больше того — тайно рассчитывал, что и настоящие ученые обязательно признают меня своим. Так была решена моя судьба. И, надо сказать, я ни разу не пожалел о своем выборе.
И ведь получилось. Однажды я стал одним из тех самых людей, которых считал особенными. И вынужден был признать поразительную истину — мое мировоззрение сформировали не чужие сочинения. Это я сам выбирал для чтения книги, в которых находил что-то важное для себя, то, что давало мне право не считать свои желания чем-то маргинальным и ненормальным. Конечно, я читал и другие книги, но сейчас ничего не могу сказать о них, кроме того, что они были интересными, но описывали непонятный мир, который так и остался чужим. Мир людей, для которых познание пустой звук.
Самым большим своим недостатком всегда, с самого раннего детства, я считал гипертрофированное, часто болезненное чувство любопытства. Я хотел знать. Всегда и обо всем, о чем бы ни заходила речь. Иногда это было неприятно и неуместно, но победить странное желание постоянно удовлетворять свое любопытство я был не в состоянии. Потом стал утешать себя тем, что болезненное любопытство для любого настоящего ученого — всего лишь обязательная профессиональная деформация, без которой добиться успеха в своей работе нельзя. Может быть, я заблуждался. Но, честно говоря, мне достаточно было того, что так считал я. Со временем пришлось научиться использовать свое неуемное любопытство в мирных целях (при написании квартальных отчетов о проделанной работе).