Услуги особого рода
Шрифт:
– Нет, совсем недавно… – вздохнули на другом конце провода.
– Скажите ему, что звонила Анна. Он знает. Всего вам хорошего. До свидания.
Сердце ее билось по-прежнему спокойно. Оно теперь уже никогда не заволнуется от голоса Миши, от его появления, от его поцелуев. Чувство умерло, как умирают люди. Как умирают цветы и животные. Все в прошлом. Забыть и лететь вперед навстречу новой жизни. Навстречу Матайтису?
Она разогрела ужин и в ожидании Маши позвонила Максиму. Рассказала о том, что к Маше частично вернулась память и что завтра они скорее всего уже вместе с ней поедут на Маяковку,
– Поезжайте после обеда, а все утро постарайся находиться дома, – инструктировал ее Максим. – Я поеду с самого утра в роддом, буду искать сестру Анису. Может, действительно эта сестра вспомнит Машу. Я позвоню тебе до обеда, скажу, если узнаю, настоящее имя Маши, а ты уже, в свою очередь, расспросишь соседей ее по дому, консьержку. Вот тогда мы и сопоставим эти фамилии, понимаешь? – И тут же, без перехода, в лоб: – Гриша сегодня ночует у тебя?
Она вспыхнула.
– Ты что… его нет. Он оставил записку, что приглашает нас ужинать с ним в ресторане, что он нам позвонит…
– Поезжай, узнаешь, что нового… А может, там, в ресторане, они тебе и скажут, чего от тебя хотят. Слишком уж все нелогично в этом деле.
И тут Анна вспомнила про визит Валентина, его грубость и нож, которым он угрожал ей, чтобы только она вынесла ему вещи покойного брата.
– И ты молчала? Да тебе надо было сразу же мне позвонить! Он же мог убить тебя!
– Кто, Валентин?
– Ну да! Ты думаешь, зачем ему эти вещи?
– Да откуда же я знаю…
– Вспомни погромы в квартире Персица и Вегеле. Там что-то искали. И очень мелкое. К тому же еще разобрали битую машину… ты думаешь, это случайно? А теперь вот одежда…
– Ты хочешь сказать, что это Валентин искал что-то в квартирах и в машине? А теперь решил… Постой, ты думаешь, то, что он искал, могло быть спрятано в одежде Персица?!
– А почему бы и нет. В швах, например. Какие-нибудь бриллианты… Вспомни, что сказал Персиц своему брату, тому, что живет в Ростове. Что теперь его жизнь может круто измениться. Быть может, речь шла о брильянтах, а не о женитьбе, как мы предполагали раньше. Вспомни, сначала у Персица был всего один брат, тот, что в Ростове. А теперь вдруг объявился второй… Откуда он родом?
– Кажется, из Астрахани.
– Значит, надо узнать, действительно ли там живет сводный брат Персица, чтобы потом попытаться выяснить, какие отношения существовали между братьями и что они могли не поделить. Я вот только никак не пойму, зачем ему так срочно понадобилось ехать в Ростов? Думаю, его родной, ростовский, брат знает куда больше, чем нам представляется. И это мне следует тоже взять на себя.
– Максим, но тогда получается, что все эти погромы и убийства… точнее, убийство Вегеле должно быть каким-то образом связано и с… Григорием? С Машей? С их заговором против меня.
– Да не против тебя… Другое дело, что тебя хотели или все еще хотят как-то использовать… Я тебе скажу одно. Все было бы относительно понятно и логично, если бы не подслушанный тобою разговор твоего бывшего мужа с Машей. А может, он тебе приснился?
– Нет! Я точно все это слышала. Я даже запомнила одну, самую, на мой взгляд, важную фразу наизусть:
– Уйдет – и уйдет. Тебе-то что за дело? С глаз долой, из сердца вон. Слышала?
– Слышала. Все… Больше не могу говорить… Маша выходит из ванной.
Пока она разговаривала, подгорели остатки курицы на сковороде. Маша, появившись в дверях кухни с махровым тюрбаном на голове, выглядела больной и усталой. Анна едва нашла в себе силы выдавить из себя нечто наподобие улыбки:
– Машенька, Гриша должен позвонить. Хочет, чтобы мы все втроем поужинали в ресторане. Ты согласна?
– Да, конечно. Вот только немного полежу, отдохну и приму лекарства. У меня что-то снова голова разболелась.
– Еще бы, столько впечатлений! Ложись, полежи…
В половине девятого позвонил Гриша, сказал, что ужин отменяется, у него дела. Анна с облегчением вздохнула и перекрестилась. Она так устала за сегодняшний день, что даже сама мысль о том, что ей предстоит приводить себя в порядок, одеваться и ехать в ресторан, чтобы терпеть рядом присутствие человека, которого она стала уже по-настоящему бояться, приводила ее в ужас. Теперь же, когда она поняла, что причин для волнения не осталось, она заглянула к Маше, чтобы в случае, если она не спит, пожелать ей спокойной ночи. И поймала себя на том, что продолжает все еще по инерции относиться к ней как к своей подопечной – слабой и внушающей жалость Машеньке. Но ведь не мог же ей присниться тот разговор между Григорием и Машей, который она подслушала.
Она приоткрыла дверь и сразу же услышала стон. Маша стонала и бредила во сне. Вертелась на постели, комкая простыни, как человек, изнывающий от жара, когда ломит все тело и хочется найти такое положение, при котором боль, терзающая кости и суставы, была бы минимальной. Она вполне отчетливо произносила целые предложения и умоляла оставить ее в покое, не бить. «Не трогайте лицо… За что вы бьете меня? Мой живот… Вы – звери, я ненавижу вас, мой муж найдет вас… Больно! Больно!..»
Маша корчилась, как если бы кто-то невидимый наносил ей удары по лицу, животу, груди. Она отбивалась, стонала, захлебываясь в беззвучных рыданиях. Анна бросилась к ней, чтобы разбудить, растолкать, вырвать из кошмарного сна и успокоить. Когда она повернула к себе Машу, лицо ее подопечной было мокрым от слез.
– Машенька, это всего лишь сон. Нехороший сон, но все-таки сон. Успокойся… – Она обняла ее, положила ее голову к себе на колени и стала гладить рукой по ее лицу, по щекам, глазам, чувствуя, что еще немного, и она разрыдается сама. – Расскажи, что ты видела во сне. Кого? Ты узнала кого-нибудь?
– Они были в масках. Вместо глаз – пустые глазницы… У людей не может быть таких бездушных глаз. Это не люди, а звери. Они били меня. Мне было очень холодно и больно. Один ударил меня ногой прямо в живот. Там же был ребенок, мой ребенок… Девочка. Я должна была родить девочку…