Усман Юсупов

Седов Геннадий

Осенью, не доезжая Коканда, он заметил у дороги изможденного, обросшего бородой человека. Тот лежал, глядя на мир безучастными темными глазами.

— Останови, сынок, — велел он Орде. — Узнай, кто и что.

— Еврей из Одессы. Три дня не ел, говорит, — доложил Виктор.

— Позови.

Юсупов пожал его ладонь: узловатые пальцы, иссеченные черными порезами.

— Кто по специальности?

— Шорник. Могу даже портным быть, если надо.

— Надо, а ты валяешься на дороге, ай-ай.

— Семью искал. Сказали, где-то здесь. Жена, дочка. Ходил, ходил — разве найдешь? Сил нет.

—

Мы найдем.

— А-а, это вы мне только говорите.

— Дай-ка ему поесть, Виктор.

Человек затрясся, увидев лепешку, колбасу, чай. (Орда всегда возил два термоса, с зеленым и черным.)

В первом же колхозе Юсупов сдал его с рук на руки председателю:

— Вот нужный для тебя человек. Он и хомуты починит, и штаны сошьет.

Недели две спустя проезжали неподалеку от тех мест.

— Заверни-ка в колхоз.

Шорник жил в маленькой комнатке уже вместе с семьей. Суетился, хлопотал, угощая высокого гостя — теперь-то он знал, кто это — чаем.

Он любил делать хорошее, любил, чтоб радовался народ, но не упускал случая обрадовать, если мог, и одного человека. Первый узнал, что писатель Василий Ян — тот тоже был в эвакуации в Ташкенте — отмечен за роман «Чингисхан» Сталинской премией.

— Владимир Иванович, — попросил помощника Попова, — приведи-ка Яна сюда.

Во времени, как обычно, не ориентировался, и Попов возразил:

— Поздно, Усман Юсупович. Одиннадцатый час.

— Найди.

В темноте привезли счастливого Яна-Янчевецкого.

— С вас суюнчи [11] , — сказал Юсупов, смеясь.

И вот то, что у литераторов, а заодно и у политиков называется выходом в широкий жизненный план. На бюро ЦК КП(б) Узбекистана с участием всех ответственнейших работников из Ташкента и областей обсуждается вопрос «О задачах партийных и советских организаций по охране здоровья и обеспечению бытовых условий трудящихся». Выступает первый Юсупов:

11

Суюнчи ( узбек.) — положенный по обычаю подарок тому, кто принес добрую весть.

— Мы в ЦК обменивались мнениями и решили со всей серьезностью поставить сейчас вопрос об отношении к живым людям. Для нашей партии этот вопрос всегда был важнейшим. Особенно остро встал он в период, войны. Однако, несмотря на значительную работу, проделанную партийной организацией Узбекистана в этом отношении, мы получаем уйму сигналов о недопустимом отношении к живым людям.

Он привел и примеры из писем, и собственные наблюдения, особенно по Ангрену.

— Я считаю необходимым, чтобы за каждым таким случаем бездушно-бюрократического отношения к живым людям следовало острое политическое реагирование…

…Наши товарищи порой представляют свой авторитет односторонне. Они думают: надо выполнить план. Но авторитет, кроме выполнения плана, коммунист-организатор завоевывает еще и в самом тонком деле — это отношение к живому человеку.

В каждом выступлении его звучит эта тема:

— Прежде всего — об отношении к людям. Нельзя относиться к ним так, как некоторые руководители… На объединенном

участке (Юсупов выступает перед строителями Северного ташкентского канала) колхозники в течение четырех дней жили на кукурузной болтушке, а между тем такой руководитель, как Азизов, который должен был отвечать за питание колхозников, каждый день кушал шурпу и плов… Нельзя терпеть такое хамское отношение к людям. Поэтому первое требование: раз народ здесь, то и руководитель должен быть здесь, должен вместе с народом переживать все трудности. Не имеет права руководитель отсиживаться в тепленьком месте. На фронте таких «командиров» расстреливают.

Центральный Комитет партии работает тоже по плану, но сверх всех намеченных мероприятий едва ли не каждую неделю собирает Юсупов то большую группу партийных работников и говорит с ними о помощи семьям военнослужащих (вскоре колхозы выделили для них около 75 тысяч пудов зерна, около 200 тысяч пудов овощей, 10 тысяч овец, 2 тысячи коров. Было отремонтировано 60 тысяч домов и квартир), то секретарей парткомов — от райкомов до ЦК и совещается с ними, как обеспечить города продовольствием и топливом. Приглашает к себе руководителей четырех пригородных районов («Я вас лично прошу, дайте дополнительно овощи и картошку»), и они дают.

Не ради эффектного противопоставления: сам-то он себя, а заодно и непосредственных подчиненных не щадил никогда, а в те годы особенно.

Однажды, уже в 1944 году, потерял сознание у себя в кабинете. Шло очередное бюро ЦК.

То была первая болезнь, и ее могло не быть, но он не знал, что такое отпуск, насмешливо относился к тем, кто ездил на курорты («Выдумали Ессентуки! У нас Шахимардан в сто раз лучше»), на осмотр в поликлинику вытащить его было невозможно. Профессор Каценович, невысокий, подвижный, быстрый, невзирая на полноту, ко всему — друг дома, возмущался, объяснял, что бесследно все это при изнурительной работе не пройдет. И случилось. Юсупов слег, но уже неделю спустя Каценович увидел его в коридоре. Юсупов искал телефон. Профессор рассвирепел, встал на цыпочки, даже пальцем перед лицом Юсупова помахал: «Вы думаете, если вы секретарь ЦК, вам все можно. Я буду жаловаться…»

Со стороны это выглядело забавно: грузный, немного растерянный Юсупов в мешковатой пижаме — и солидный, подпрыгивающий от негодования профессор, отчитывающий его; но ослушаться Юсупов не посмел. Он и потом, когда валили с ног инфаркты, один за другим, лежа в правительственном стационаре, требовал:

— Пригласите Каценовича. Хочу, чтоб лечил он.

Тогда, после первого удара, придя в себя, облегченно улыбнулся, простодушно спрашивал, как все больные:

— Где это, меня угораздило?

Каценович покачивал головой:

— Беговат, Фархадстрой — все вместе.

— А как же иначе, Александр Львович?

Да, иначе нельзя было. Нужны были и военные заводы, и хлопок, и хлеб; нужно было отдавать сердце людям; нужно было отдавать здоровье и Фархаду, и Беговату.

Еще осенью 1941 года, когда лава заводов двигалась с запада в Узбекистан, Константин Михайлович Ефимов, второй секретарь ЦК КП(б) Узбекистана, сказал:

— Хлеб для военных предприятий — это металл. Где его брать? Только получать с Урала? Но там тоже возросли потребности.