Усни, красавица

Булычев Кир

– Но, наверное, не запомнили, кто стрелял? Не увидели?

– Почему вы так думаете?

– Я ничего не думаю. Но учтите, что от вас я и не требую, чтобы вы кого-то запомнили. Раннее утро, перепуганная стрельбой женщина… даже суд никогда не рассчитывает на такие подарки. Да и я, как профессионал, ваши показания принимал бы с подозрением.

– Значит, я ничего не видела?

– Ваше дело.

– А как себя чувствует Петренко?

– Пострадавший находится в больнице и просит отпустить

его домой, потому что полагает, и притом с основанием, что больница не самое безопасное для него место.

– Вы его прячете?

– Мы не в Америке. У нас для этого денег нет. Но место, где он лежит, не афишируем.

– Если они захотят, то доберутся до Петренко?

– Может быть.

– И убьют его?

– Допускаю.

– И вас не будет мучить совесть?

– Я подозреваю, что сегодня чуть попозже он смоется из больницы. И его не поймают. Вас это устраивает?

– Спасибо. А что известно об Алене Флотской?

– А что может быть о ней известно? Покончила с собой. Думаю, что всерьез она и не собиралась этого делать. Но так получилось. Уже не первый случай в моей практике. Хотят пугнуть, а дозу не рассчитывают.

– Вы так уверены?

– Она не оставила предсмертной записки, но я отыскал ее записную книжку. В ней записи на ближайшие дни, настоящие самоубийцы так не делают.

– Уже известно, почему она это сделала?

– Вы любопытная, Лидия Кирилловна.

– Как и всякая женщина.

– Мы не рассказываем посторонним тайну следствия. Но с вами я могу поделиться. При одном условии.

– При каком?

– Если вы дадите мне слово, что в самом деле раньше не были знакомы с погибшей и позвонили ей случайно.

– Я же сказала! Я ее так и не видела! Мне нужна была шкатулка, вернее, информация о шкатулке, которую мои родственники передали на хранение ее бабушке в тридцать восьмом году.

– А где эта шкатулка теперь?

– Это меня интересует не меньше, чем вас. Ко мне сегодня приходила Соня Пищик, она говорит, что шкатулка хранится дома у Алены.

– Ага, – сказал Шустов.

– Что это означает?

– Разгадку для Шерлока Холмса, – ответил лейтенант. – А я думал, что же стояло на комоде?

– Вы видели?

– Нет, но я могу сообщить ее размеры. Тридцать два на двадцать четыре сантиметра.

– Правильно! Но как вы догадались?

– На комоде пыль. Алена Флотская была большая неряха. А в одном месте пыли нет. Там что-то стояло, примерно тридцать на двадцать четыре сантиметра. Я и решил – коробка с нитками и пуговицами. Зачем она кому-то понадобилась?

– Она пропала?

– Вот именно. И дорогая шкатулка?

– Наверное, не очень. Я ищу дневники, которые в ней когда-то хранились.

– На комоде лежали кучей нитки, пуговицы – всякие пустяки.

Кому-то шкатулка понадобилась, вот он все и высыпал. А когда Пищик ее видела?

– Не знаю. Спросите у нее.

– Спрошу, – сказал лейтенант.

– Почему вы замолчали? Это вам кажется важным?

– Не знаю, – сказал лейтенант. – Вообще-то, это не телефонный разговор.

– Разве сейчас слушают?

– У нас всегда слушают.

– Но мы же не обсуждаем важных дел. Одна девушка покончила с собой. Каждый имеет право покончить с собой.

– Если эта шкатулка исчезла два-три дня назад, это меня не касается, – ответил лейтенант. – Но если сегодня ночью, то, значит, кто-то к ней заходил. Может быть, эта встреча и подтолкнула гражданку Флотскую к роковому решению.

«Ну почему он всех называет гражданками? Неужели и меня он именует гражданкой Берестовой? А почему бы и нет?»

– У вас есть подозреваемые?

– У нее были интимные отношения с одним из ее сослуживцев. Но если гражданка Пищик к вам заходила, то она наверняка вам об этом поведала.

– Поведала. Вы его будете допрашивать?

– Наверное, придется, – ответил Шустов. – Но, вообще-то говоря, не хочется. Такие дела, где виноватых не найдешь, я бы закрывал, пусть живут, как хотят. А то у нас бандиты на свободе гуляют, а мы самоубийцами на личной почве занимаемся.

– Но бывает же, что человека довели до самоубийства.

– Боюсь, что гражданка Флотская сама себя довела.

– Вы – женоненавистник.

– Вы так думаете потому, что я развелся? Но мы с Галей и сейчас поддерживаем нормальные отношения.

– Нет, я пошутила.

– В следующий раз осторожнее шутите, а то я не всегда вас понимаю, – признался милиционер.

– Андрей Львович, – Лидочка постаралась говорить ласково и убедительно, – мне на самом деле важно узнать, куда делись те вещи, что когда-то лежали в пропавшей шкатулке. Я очень прошу, если будете спрашивать людей о шкатулке, вы потом мне расскажете, что узнали, хорошо?

– Хорошо. Но у меня нет доказательств принадлежности шкатулки вам или вашим родственникам.

– Андрей Львович, вы можете спросить у Татьяны Иосифовны. Она – мать…

– Знаю. Проживает в дачном поселке на станции Переделкино, где пишет свои воспоминания. Я спрошу ее.

– Заранее спасибо.

– Не спешите. Отдыхайте. Я пойду поужинаю, а то весь день без горячей пищи. И не бойтесь. Никто вас больше не тронет. Но, конечно, никому не открывайте, не посмотрев предварительно в глазок. Никому. Ясно?

– Ясно.

– Спокойной ночи.

Спать было еще рано – половина девятого. Лидочка устроилась с книжкой на диване, но, конечно же, не читалось – слишком много впечатлений.