Уснуть и только
Шрифт:
Пытаясь на ходу изменить свой план, Том безразлично произнес:
– Девушку из нашей деревни обвиняют в том, что она вызвала гибель людей посредством колдовства. Но я уверен, что она невиновна.
– Если она должна предстать передо мной, я не имею права обсуждать с вами ее дело.
– О, нет, не думаю, – пробормотал Том. – Мне кажется, ее дело будут рассматривать в зимнюю сессию.
– Если так, мне будет интересно узнать, почему вы считаете ее невиновной.
– Потому что я убежден, что она стала жертвой обстоятельств. Во-первых, в свое время ее тетке было предъявлено обвинение в колдовстве, и та умерла в тюрьме. Далее, по ее собственному признанию,
– Люди, к которым она плохо относилась?
– Может быть, к одной из них.
– Понимаю, – кивнул сэр Томас, откидываясь на спинку кресла и сплетая тонкие пальцы. – Дело кажется мне совершенно очевидным, господин Мэй.
– На первый взгляд да. Но дело в том, что муж погибшей женщины с давних пор не скрывал неприязни к обвиняемой.
– Меня это не очень-то удивляет, учитывая смерть его жены.
– Но… – начал Том и тут же вынужден был остановиться.
Как это всегда и бывало, его недуг проявил себя в самый неподходящий момент. Он начал так сильно заикаться, что больше уже не мог говорить. Судья вежливо смотрел на него, ожидая услышать что-нибудь еще, кроме нечленораздельных отрывистых звуков. Под взглядом этого безжалостного существа Том окончательно пал духом.
По воле злого рока Дженне еще раз не повезло: ее должен был судить человек, возомнивший себя карающим мечом правосудия, заслуженно прозванный «судья-вешатель», человек, отправивший на смерть четырех эссекских женщин, обвиненных в ворожбе и колдовстве.
План Тома разваливался на глазах. Прекрасно зная, что коррупции подвержены все слои общества, Том вначале собирался предложить судье взятку. Но, столкнувшись лицом к лицу с этим замороженным человеком, чьи глаза, казалось, видели собеседника насквозь, Том понял, что сделать это – значит заранее подписать Дженне Мист смертный приговор. Ибо сэр Томас неминуемо обратил бы против нее всю ярость своего оскорбленного достоинства.
Молча сидя рядом с судьей, Том вдруг увидел себя в большом зале, на свадебном пиру. На возвышении сидели жених и невеста, а рядом с ними – судья Волмси, почему-то облаченный в пурпурную мантию и архиепископскую митру, из-под которой торчали коротко подстриженные седеющие волосы. Он смотрел на Тома точно так же, как сейчас, и во взгляде его можно было прочесть, что он считает Тома женоподобным, достойным презрения, и с трудом выносит его присутствие.
Видение исчезло, и молодой поэт затряс головой, осознав, что сэр Томас продолжает говорить.
– …можете не сомневаться в торжестве справедливости. Вы слушаете меня, господин Мэй?
– Извините, – пискнул Том.
– Я говорю, что когда девушка из вашей деревни предстанет перед судом, с ней обойдутся по справедливости, со всем предусмотренным законом снисхождением.
Не в силах ответить, Том только кивнул и отвел в сторону свои красивые глаза, осознав, что его план помочь Дженне потерпел полное и окончательное крушение.
Дженна вместе с другими несчастными сидела в крошечной каморке, откуда их по одному уводили в зал суда. Наконец пришел и ее черед. Очутившись в зале, она увидела на возвышении мужчину в мантии и парике, с пронзительными, буравящими ее немигающими светлыми глазами. На местах для публики, среди океана незнакомых лиц, Дженна смутно различила Бенджамина и Агнес, Даниэля и Роберта Морли. Ее посадили перед хмурыми, угрюмо взиравшими на нее присяжными, и секретарь
– Рассматривается дело Дженны Мист, проживающей в Мэгфилде, графство Суссекс, супруги Бенджамина Миста, обвиняемой в том, что она, забыв о Боге и соблазнившись дьяволом, будучи колдуньей и ведьмой, пятнадцатого марта, в восьмой год правления короля Джеймса, с помощью злых чар и колдовства вызвала пожар, в котором сгорели дома Томаса Стивена, вдовы Бини, примыкающий к ним амбар, оцененные в тридцать фунтов стерлингов. В огне пожара, произошедшего по причине вышеуказанного колдовства, погибла некая Дебора Мейнард, жена Ричарда Мейнарда, а также…
Секретарь продолжал читать, но Дженна уже не слушала его. Она знала, что ее дело безнадежно, что, признавшись сэру Томасу в том, что она приворожила Бенджамина, она подписала себе смертный приговор. Дженна постаралась отвлечься, подняв глаза к потолку и предоставив свободу своим мыслям.
Она думала о вечной, нетленной красоте их волшебной долины, о том, что ее, Дженны, не будет, а величавые холмы, журчащие реки и ручьи, леса, поля, несравненные ландшафты будут существовать спустя годы, спустя века после ее ухода; она думала о непрерывности жизни, о том, что вес в мире будет идти своим чередом, хотя ее в этом мире уже не будет.
Дженна вдруг начала плакать. Не потому, что она боялась смерти, а потому, что ей предстояла разлука с Бенджамином и Агнес; потому что она должна начать путешествие в неизвестность раньше них; потому что больше она уже не сможет улыбаться, глядя в их родные, любимые лица.
Судья надел черную шапочку, и Дженна наконец взглянула в его холодные, кристально-прозрачные глаза. Все присутствующие в зале затаили дыхание, когда черноволосая девушка, только что выслушавшая свой приговор – «быть повешенной за шею, пока не умрет», неожиданно улыбнулась судье странной, яростной, неистовой улыбкой. Ее увели, и выглядевший потрясенным сэр Томас Волмси поднялся, чтобы покинуть зал суда.
Все было кончено. Женщина, сама признавшаяся в том, что она ведьма, должна была умереть. Без нее мир станет более безопасным местом для тех, кто останется в нем жить и страдать.
Он сделал это! Одним ударом Ричард Мейнард покончил с двумя женщинами, которых ненавидел больше всего на свете. Он одержал победу над обеими отвергнувшими его суками, он показал им, кто настоящий хозяин! Ричард сидел в Бэйндене, на своем обычном месте у очага, не зажженного в эту теплую июньскую ночь, и перебирал в памяти недавние события. Какое наслаждение он испытал, насильно овладев Деборой! Воспоминания об этом и сейчас заставляли его трепетать от восторга и вожделения. Он оставил ее истерзанной, измученной до полусмерти, но само по себе это уже не имело значения – важно было заставить ее замолчать н всегда, не дать ей прийти в сознание и назвать имя насильника.
Ричард удовлетворенно ухмыльнулся и потянулся за бутылкой. Устроить пожар оказалось на удивление легко. Даже слишком легко. Он не мог припомнить, чтобы в Мэгфилде когда-нибудь еще было так темно и безлюдно. Но самая блестящая идея осенила Ричарда уже потом, когда его вызвали на место пожара и он разыгрывал безутешного мужа и отца. Вначале Мейнард не собирался обвинять Дженну, но когда он стоял там и глядел на плотника, его вдруг будто что-то толкнуло. Подстегнутый выпивкой мозг работал особенно четко и ясно, это было похоже на озарение. И тут – какая удача! – подвернулся еще и кот этой безмозглой шлюхи. Начиная с этого момента, Дженна была все равно, что мертва.