Успех
Шрифт:
Он выпил здесь же, у стойки, и отправился с тарелками за столик.
Тут он долго сидел, подперев руками голову.
Потом поднял глаза и увидел человека, смотревшего на пего из-за столика в углу. Это был Олег Зуев.
Они поздоровались.
Потом Геннадий, пожевав закуску, обернулся к буфетчице, сделал ей знак рукой — она поняла без слов, принесла еще стакан.
На сцене шел финал третьего акта. Тригорин вернулся за тростью.
Нина. Завтра меня уже не будет здесь, я ухожу от отца, покидаю все, начинаю новую жизнь… Я уезжаю, как и вы… в Москву. Мы увидимся там.
Тригорин (оглянувшись). Остановитесь в «Славянском базаре»… Дайте мне тотчас же знать… Молчановка, дом Грохольского… Я тороплюсь… (Пауза.)
Нина. Еще одну минуту…
В стекляшке было совсем пусто. Геннадий сидел за столиком, обхватив руками голову. Над ним стоял Олег Зуев.
— Слушай… — Олег потеребил его за плечо. — Слышишь меня? — И снова потеребил.
И — выпрямился, отступил в удивлении: Геннадий плакал, плечи его дрожали.
Он поднял наконец голову, достал платок из кармана, вытер лицо, высморкался, с ответным удивленьем взглянул на Олега и встал.
И направился к выходу, не оборачиваясь.
Олег шел за ним следом, готовый подстраховать. Но шаг Геннадия был тверд, хотя и медлен. Он пересек улицу, вошел в подъезд театра, так и не обернувшись на Олега.
Спектакль заканчивался. Нина прощалась с Треплевым.
Нина. Помните, вы подстрелили чайку? Случайно пришел человек, увидел и от нечего делать погубил… Сюжет для небольшого рассказа… Это не то… О чем я?.. Я говорю о сцене. Теперь уж я не так… Я уже настоящая актриса, я играю с наслаждением, с восторгом, пьянею на сцепе и чувствую себя прекрасной. Я теперь знаю, понимаю, Костя, что в нашем деле — все равно, играем мы па сцене или пишем — главное не слава, не блеск, не то, о чем я мечтала, а уменье терпеть…
…Геннадий
Нина. Хорошо было прежде, Костя! Помните? Какая ясная, теплая, радостная, чистая жизнь, какие чувства, — чувства, похожие па нежные, изящные цветы… Помните?.. «Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде…»
Потом она убегала по длинному помосту в глубину зала, в темноту.
… Как описать успех? Летели на сцену цветы и аплодисменты, сияли лица, публика не расходилась. Выходили на поклон актеры, брались за руки, отступали, возвращались. Потом к их цепочке присоединился вызванный на сцену режиссер…
В служебной ложе стояли и горячо аплодировали две сорокалетние женщины. Геннадий узнал их. Он автоматически — без радости, без всякого выражения, отключено — двигался вместе со всеми взад и вперед, словно выполнял работу; потом показал кому-то, чтобы опустили занавес…
В зимний солнечный полдень Геннадий поднимался по лестнице московского дома — с портфелем в одной руке и связкой книг в другой.
— Мама, я приехал.
— Надолго?
— Не знаю. Может быть, насовсем.
— Тебе уже звонили с утра… Ну куда, куда в башмаках полез, посмотри, что наделал. Обувь сними!
— Сниму, сниму. Ты что, не удивилась?
— Так звонили же, я тебе объясняю. Спрашивали. Александр Андреич тебя ждет. Там что, новости какие-то?
— Новости, новости, мама… Ой, дай чего-нибудь поесть!
— Руки мыть будешь?
— Буду, буду.
Звонил телефон. Мать сделала торопливое движение. Он удержал ее за локти:
— Не подходи, ладно, потом. Не будем спешить… Ну чего ты? Позвонят еще… Дай хоть па тебя поглядеть!