Утерянный рай
Шрифт:
– А, все теперь стиралки покупают. Нам корыта дают, – ответил большеглазый, потирая цыпки на коленях.
Третий – белобрысый четырехлетний карапуз, не принимавший до сих пор участия в разговоре, – хитро улыбнулся щербатым ртом:
– А вы, дяденька, на плоту плыли?
– Плавает, знаешь, что? – Шурка хотел сказать покрепче, но вовремя спохватился: рядом была Озерова. – Моряки ходят!
Ему было интересно и весело с этими мальчишками, так похожими на него самого в детстве. И очень хотелось, чтобы Галка тоже чувствовала
– А издалека идете? – поправился карапуз.
– От истока!
– А мы от фелмы. Лаков ловим.
– А что за ферма? На берегу стоит? – наугад спросила Галинка. Она в отряде отвечала за сбор данных по экологическому состоянию местности. Поэтому искала источники загрязнения и рисовала их на карте.
– Она самая, – за всех сказал большеротый. – Возле нее теперь и не искупаешься. Там свиньи всю воду погрязнили.
Из-за бугра вылезла длинноногая, в коротком цветном платье девчонка с косичками. Увидела чужих, не подошла. Позвала издалека:
– Костя, иди домой. Мамка зовет!
– Отстань! Повалиха! – ответил карапуз и отвернулся к воде.
– Это ты у него научился так разговаривать с сестрой, у хулигана Сережки? – показала она пальцем на черноглазого.
В ответ обиженный в лучших чувствах Сережка выпалил:
– Ты не повариха, а бабка Бабариха…
Все улыбнулись, до того он смешно это произнес.
– Вот я мамке расскажу! Попадет тебе, – игнорируя всех, вновь обратилась к брату девчонка и, уходя, совсем по-взрослому погрозила пальцем.
– Ушла! Жаловаться! – задумчиво почесал в затылке Серега. – Попадет тебе, Костя.
– Да, елунда! – ответил тот и повернулся к Шурке: – А у вас, дяденька, лемень солдатский есть?
– Нет. А зачем тебе?
– Жаль. А плотив Змея Голыныча! Вы, дяденька, Змея Голыныча боитесь?
Шурка пожал плечами:
– Ну, как тебе сказать?
– Я тоже не боюсь, только мне лемень нужен. У Селеги есть, а у меня нету, – смешно вздохнул Костя.
– Эй, ребята! – крикнул Дубравин вслед полезшим в воду Сереге и Петьке. – Вы за раками? Я тоже с вами. – И он, решительно сбрасывая на песок одежду, пошел в стоячую, маслянистую, с чуть плывущими соломинками воду.
Нащупав ногой в прибрежном дне первую рачиную нору, присел. Стал заталкивать руку по узкой, глинистой норе все дальше и дальше, покуда к подбородку не подобралась вода.
Вдруг его щипануло за кончик пальца. Шурка от неожиданности отдернул руку.
– Да вы не бойтесь! Это лак вас ущипнул! Вы хватайте его за клешню, – подбодрил его с берега малый.
– Да я знаю, – буркнул в воду Шурка и повторил маневр. Огромный, усатый, матерый, какой-то аж буро-зеленоватый рачище шлепнулся на берег и сразу начал искать, кого бы схватить клешнями.
Галка в ужасе отскочила от него, прижимая руки к груди и, вытягиваясь в струнку:
– Ну и чудище!
Костя смело подскочил и, схватив за панцирь со спины, перевернул рака.
Дубравин, возбужденный
– Ты их в рубашку собирай. Держи еще, это тебе взамен сбежавших.
Потом они снова шли по тропинке, которая в скором времени должна была стать тропой соревнований. Шурка мысленно недоумевал: «Только что на людях мне было так хорошо с нею, а стоило остаться вдвоем, и опять я онемел. И мысли какие-то в голову лезут дикие».
Ему страстно хотелось обнять ее, защитить, укрыть от всех гроз и опасностей жизни. Взять на руки и нести, нести. А вместо этого он вынужден был идти впереди, что-то буркать в ответ на ее вопросы. В общем, от этой несуразицы он все мрачнел и мрачнел.
Так, молча, они дошли до дерева, упавшего над речкою. Корни его лежали на этом берегу, а вершина зависла над противоположным.
– Ничего себе переправа! – прошептал Шурка.
И чтобы избавиться от неловкости, поддразнивая Галину и одновременно как бы извиняясь, сказал громко:
– Здесь ты не пройдешь. А больше перехода нет…
Она лукаво посмотрела на него, в глазах замелькали чертенята:
– Перейду!
– Ну, хорошо. Я предупреждал!
Он быстро, слегка красуясь, привычно ловко пошел по стволу. Дошел до верхушки, которая висела над краем берега, и спрыгнул вниз.
Она робко двинулась следом, дошла до вершины и остановилась на краю.
Внизу уносилась вода. И всю ее храбрость словно смыло этим потоком.
– Я боюсь! – сдавленно крикнула она.
– Ну, иди сюда! Прыгай ко мне!
– Боюсь!
– Я удержу! – он опустился уже к самой воде и протянул руки, представляя себя могучим индейцем. – Сниму тебя, давай ко мне!
Она стала осторожно спускаться со ствола и повисла на руках над водою. С берега он не дотягивался. Его «индейская» поза с протянутыми руками со стороны выглядела смешной.
Чтобы достать до нее, он ступил на самый край.
И – бултых! Оступился в воду. Уже стоя в воде, взял ее под мышки и, сняв с дерева, хотел поставить на берег. Но споткнулся обо что-то… И они медленно в обнимку упали. Он спиной на траву. Она грудью на него.
Как тогда, во сне, он почувствовал твердость ее маленьких грудей и увидел в близких-близких глазах бесенят.
О, великая тайна прикосновения! Тайна человеческой кожи. Все не в счет перед нею. Взгляды, слова. Только на мгновение он остро-остро ощутил трепетание юного тела, тепло живота, запах чистых волос и уже никогда в жизни не забудет их. Потому что в этот миг отчетливо почувствовал, что где-то за этими глубокими глазами, за улыбкой совсем рядом живет и бьется другая человеческая душа.